|
.. В уторопь бежали, настигли турчина у моря, у кораблей, в припор рушницы побили много, взяли салтанское большое знамя и колько, не упомню, малых знамен... - Бредит казак! То давно минуло. - Ты не делай мне помешки, Корней-отец! - Ото, казак древний, говори! - Вот, детки, тогда и позвалось Великое войско донское. Знатная станица пошла в Москву от Дона - двадцать четыре казака с есаулом, но скоро Москва забыла нашу кровь, наши падчие головы и тягости нашего сиденья в Азове... (*22) Указала сдать город турчину, нам было сказано: "Воротись по своим куреням, кому куда пригодно!" Ото, браты-казаки, - царь белой! Не пьет за него Тимофей Разя-а! - Не пьет за царя старый казак, и мы не будем пить! Старики говорили, слабым голосом кричал Разя: - Что добыли саблей, не отдадим даром! - И мы не отдадим, казак! - Батько-о! Где гость от Москвы? - Путь велик, посол древний опочивает. Дверь в другую половину светлицы атаманского дома завешена широким ковром-вышивкой, подаренным Москвой, на ковре вышит Страшный суд. По черному полю зеленые черти трудятся над котлом с грешниками. Котел желтый, пламя шито красным шелком, лица грешников - синим. Справа - светло-голубые праведники, слева, в стороне, кучка скрюченных грешников, шитых серым. Картина зашевелилась, откинулась. Степенно и медленно, не склоняя головы, из другой половины к пирующим вышел седой боярин с желтым лицом, тощий и сухой, в парчовом, золотном и узорчатом кафтане, отороченном по подолу соболем. Ступая мягко сафьяновыми сапогами, подошел к столу, сказал тихо: - Отаманам и всему великому войску всей реки великий государь всея Русии, Алексей Михайлович, шлет свое благоволенье государское... В старике боярине все было мертво, только волчьи глаза глядели из складок морщинистого лица зорко - не по годам. Хозяин подвинулся на скамье, крытой ковром. Гость истово перекрестился в угол и степенно сел. Кто-то крикнул: - Слушь-ко, боярин! Сказывают, царь у боярина Морозова в кулак зажат? - Вино в тебе, козак, блудит! То ложь, - ответил боярин и оглянулся на дверь, завешенную картиной-ковром: оттуда вышел мальчик-татарчонок в пестром халате; на золотом подносе, украшенном резьбой и финифтью (эмалью), вынес серебряный, острогорлый кавказский кувшин. Татарчонок бойко поставил все это перед боярином и исчез. Не подымая глаз, боярин сказал: - Кто стоит за правду, того ренским употчевают... - А ну, боярин, всех потчуй! - Того, кто мне люб, отаманы-молодцы! Гости шумели, кричали бандуриста. Кто-то колотил тяжелым кулаком в стол и пел плясовую: Ой, кумушка, ой, голубушка, Свари мине чебака, Та щоб кийка была-а!.. Иные, облокотясь тяжелыми локтями на стол, курили. Хозяин кричал дежурных по дому казаков, приказывал: - Браги, водки и меду, хлопцы! - Ото, батько! Живой не приберешь ноги. |
