|
.. Московский гость обратился тихо и ласково к Тимофею Разе: - То, старичок-козаче, правду ты молвил про Москву: много обиды от Москвы на душе старых козаков... Много крови пролили они с турчином в оно время, и все без проку, - пошто было Азов отдавать, когда козаки город взяли, отстояли славу свою на веки веков? - То правда, боярин! - А я о чем же говорю? И мир тот, по которому Азов отошел к турчину, все едино был рушен, вновь бусурману занадобилось чинить помешку, ныне-таки есть указанье - повременить... - Да вот и чиним, а в море ходу нет!.. - Азов-город надобный белому царю. За обиды, за старые раны и тяготы, ныне забытые, выпьем-ка винца, - я от души чествую и зову тебя на мир с царем! - С царем по гроб не мирюсь! Пью же с тобой, боярин, за разумную речь. - Пей во здравие, в сладость душе... Боярин налил из кувшина чару душистого вина. Старый казак разом проглотил ее и крикнул: - За здравие твое, боярин-гость! Э-эх, вино по жилам идет, и сладость в меру... Налей еще! - И еще доброму козаку можно. Желтая, как старый пергамент, рука потянулась к кувшину, но на боярина уперлись острые глаза. В воздухе сверкнуло серебро, облив вином ближних казаков, кувшин ударился в стену, покатился по полу. Вывернулся татарчонок, схватил кувшин и исчез. Гости, утираясь, шутили: - Лей вино-о! - В крови да вине казак век живет! Степан схватил старика за плечо: - Отец, пасись Москвы, от нее не пей. - Стенько, нешто ты с глузда свихнулся? Ой, вино-то какое доброе!.. Боярин неторопливо перевел на молодого Разина волчьи глаза, беззвучно засмеялся, показывая редкие желтые зубы. - Ты, молотчий, по Москве шарпал, зато опозднился - мы с отцом твоим ныне за мир выпили... - Ты пил, отец? - И еще бы выпил! Я, Стенько, ныне спать... спать... И доброе ж вино... Ну, спать! Сын помог отцу выбраться из-за стола. Лежа на крепком плече сына, старый Разя, едва двигая одеревеневшими ногами, ушел из атаманского дома. На крыльце старика подхватил младший сын, а Степан дернулся к гостям. Гости шумно разговаривали. Степан Разин прошел в другую половину атаманского дома. Когда его плотная фигура пролезла за ковер, боярин вскинул опущенные глаза и тихо спросил атамана: - Познал ли, Корнеюшка, козака того, что Москву вздыбил? От вина лицо атамана бледно, только концы ушей налились кровью. Особенно резко в красном ухе белела серебряная серьга. Помолчав и обведя глазами гостей, атаман ответил: - Не ведаю такого... Поищем, боярин! - Я сам ищу и мекаю - тут он, государев супостат... Приметки мои не облыжны: лицо малость коряво... рост, голос... У нас, родной, Москва из веков тем взяла, что ежели кто в очи пал, оказал вид свой, тот и на сердце лежит. Тут ему хоть в землю вройся - не уйти. |
