Худой глаз - спаси бог.
- Не любит меня никто, мамка! Душно, скучно в терему... На волю бы
куда... Хоть с каликами, что ли, подти?
- Да ты с чего это, моя королевна? Что ты, Ильинишна, мать? Да нешто
мало тебе любови, ласки от боярина Бориса-то?
- Горючее у меня сердце, мамка, как смола на огне. Сжигает меня мое
сердце, а стар ведь он, муж...
- Ты сгоряча, дитятко, не скажи ему такого, - спаси бог! Любит он тебя,
собой не дорожит - во как любит! И я тебя люблю... с малых лет люблю...
Царицу-то Марью мене люблю я... Ты мной пестована, байкана - ой, ты! Я за
тебя хоть седни помереть готова.
- Живи, мамка! Пошто тебе за меня помирать?.. А вот скажу, - боярыня
подняла голову, - говоришь: "Взведи поклеп на казака, что в солейном бунте
был". А мне вот его охота видеть здесь, у себя в светлице, спросить обо
всем самого...
- Да ты сотвори, боярыня, Исусову молитву, - змия-аспида зреть своим
глазом хошь! Как он убьет тебя? Ведь он ведомой душегуб, ежели он тот
отаман солейной, станишник, шарпальник... огонь заразительный, болесть
лютая - трясуха его бей!
- Чуй, мамка! Кабы не тот казак, меня бы тогда убили: он не дал... Не
убили бы - спалили терем... Я же была недвижима... Теперь мне памятны его
слова: "Спи, - не тронут, не спалят!" Больна я была, но парчу, каменья
дорогие и лица видела ясно, яснее, чем ныне вижу... Глаза его помню -
страшные глаза...
- Как же ему, боярыня Ильинишна, тебя было не сохранить? Такое затеял,
грабежник! Еще бы - рухло боярское расхитили, да еще бы и тебя, хворую,
кончили...
- Кто грабит, мамка, тот не думает и не боится, - в толпе грабителей
одного виноватого нет: вся толпа виновата и не виновата... как хошь
суди...
Боярыня снова уронила голову на грудь. Старухе показалось, что она
плачет.
- Ой, что ты, Ильинишна? Уж не привести ли тебе колдовку Татьянку?
Может, наговор какой? Вот уж истинно, что и золото тускнеет и жемчуг
бусеет порой.
- Хочу глянуть на него! Может быть, расскажет мне такое, что я
развеселюсь, успокоюсь. Ведь он не мы! Он вольной - в горах, в море бывал,
в степи без конца-края... Горы выше облаков! Море - океан неведомый, степь
- целый свет голубой да зеленой, и всякая там тварь живет, малая и
большая... Барбы [барсы] полосатые... В облаках орлы, - крылы сажень, а
клюв - что железный.
Боярыня порывисто встала, начала ходить по светлице.
- Приведи его, мамка! Сыщи... хочу его видеть... Подарю тебе, что
попросишь, и поверю, что жалеешь, любишь меня. Хоть ты люби меня... Девки
- те, я вижу, прелестничают, кланяются, а боятся меня и не любят.
- Ой ты, королевна моя! Немысленное говоришь, а как проведает про то,
что ты через меня в светлицу водила шарпальника, Борис-то Иванович? А что
проведает, - то, скажу тебе, все ему будет сказано и что меж тобой и
разбойником говорено было. |