|
Ежели, мать, не пустое народ говорит, что он - тот отаман солейного бунта, так, ты думаешь, бояре без пытки его оставят? Да век такого не бывало, а как он под кнутом да огнем висеть будет, думаешь, не скажет, где у кого был и что с кем говорил? Тогда мы куды денемся?.. Ну, ты-то, пожалуй, за стеной - боярин-муж заступится, а я куды? Страшно ведь на виске жисть без покаяния кинуть! Ведь я, что былинка на ветру, - одинока, и душа от страху улетит. Ведь бьют-то, с трех кнутов из человека кровь - с головы до пят! - Я за стеной, сказываешь ты, ты за мной - я твоя стена! Никого, ничего не боюсь... Боюсь сидеть в терему, с тоски пить меды хмельные, шить без толку, без надобы в пялях или по церквам ходить, попов да нищих слушать - и то много опостылело душе. Любишь меня, мамка, то иди за меня - сыщи, приведи его скоро! - Вот я на свою голову глупую нажила беду - вынь да положь! Ума ты решилась, Ильинишна... А где еще те козаки живут? Может, стоят в слободе дальней, ино они, козаки, - не мы, господские люди... Поди-кось, станут они смирнехонько в хоромах сидеть, чай, все разбрелись по Москве! Ночь лихих людей не держит, а манит... Колоды, решетки в улицах - нипочем, сторожи их боятся... С пистолем, с саблей такого не поволокешь в губную избу [губная изба - изба, в которой вершились разбойные дела; такие избы бывали только в провинции], да и сами-то сторожи - им потатчики... А где продтить нельзя, там лихой человек пустым двором пролезет, - сказывали люди... Сыщи-ка скоро такого козака... Нет, Ильинишна, королевна, не спеши, потерпи с эстим свиданьем... Боярыня топнула ногой. - Хочу видеть скоро! Хочу! - Она прилаживала кику, взятую с лавки, на голову, бросила кику о пол. - Чуешь меня, мамка! - Чую, королевна заморская! Чую, Ильинишна... Смысленого кого налажу за тем змием в ход. Господи прости, вот напасть-то навела себе на голову, а страх на душу старую!.. Ой, мне беда неминучая! Иду, боярыня! Стуча по полу клюкой, старуха спешно ушла. 2 Беззвучно, плотно пригнетая к полу ноги в сафьянных сапогах без подковок, вышел из дальних горниц Юрий Долгорукий. В столовой горнице с синими без цветов стенами, между окон, у горок с серебром, стояли два молодых подручных дворецкого в белых парчовых терликах. У стола застыл неподвижно сам дворецкий - седой, почтенных лет. На столе много трехсвечных шандалов. Стол голубеет скатертью из камки, концы скатерти шиты серебряными травами с золотыми копытами. Воевода, перекрестясь, сел к столу, ястребиные глаза скользнули по золоченым братинам и кушаньям на серебряных блюдах. Он, видимо, нашел все в порядке; одно лишь молча показал рукой в перстнях - на огонь свечей. Дворецкий бойко отыскал в кармане доломана съемцы, торопливо снял нагар. - Сказать холопям, что у дверей: боярина Киврина пустить, иных никого! - Указано, князь! - Чтоб проводили боярина сюда! - То им ведомо, князь. |
