ФАРАОН. Ракаф не нашел их такими уж забавными.

МАЛФИ. Бедный малый, у него совсем нет чувства юмора.

ФАРАОН. А у тебя есть, Малфи? Как бы тебе это понравилось — стоять передо мной, толковать мои сны, а потом отправиться к палачу?

МАЛФИ. Я не пророк, всего лишь правитель Египта. Но если это позабавит фараона, я с радостью отправлюсь к палачу.

ФАРАОН. Благородные слова, Малфи. Быть может, тебе бы и следовало отрубить голову вместо этих бедных обманутых людей. Ведь это твое жалкое управление привело Египет в то жалкое состояние, в котором он оказался… Ты хочешь знать, почему я отрубаю головы этим бедным пророкам, а твою оставляю покоиться на плечах? Потому что ты, Малфи, один из немногих людей, которых я нахожу более забавными живыми, чем мертвыми.

МАЛФИ. Это удача для меня, что фараон находит меня забавным.

ФАРАОН. Тебе недостает лишь одного, чтобы быть совершенным правителем Египта.

МАЛФИ. Что же это, фараон? Завтра я это приобрету.

ФАРАОН. Некоторого понимания хотя бы простейших принципов управления таким государством, как Египет. Этого у тебя совершенно нет. В иных отношениях ты отличный малый и прекрасно годишься для своей работы.

^{Появляется Шаршис с вином, пробует вино и передает чашу фараону, тот пьет из нее.}

Между прочим, Шаршис, где этот еврейский толкователь снов, о котором ты так распространялся?

^{Малфи тревожно прислушивается.}

ШАРШИС. Пусть фараон не гневается на своего раба. Еврей идет сюда, он уже идет.

ФАРАОН. Ты говорил это еще три казни назад.

ШАРШИС. Мы только что привели его из тюрьмы. Загвоздка лишь в том, чтобы помыть и отчистить его, прежде чем он появится перед его величеством, перед его величеством.

ФАРАОН. Других пророков, которые побывали здесь, не мыли и не чистили.

ШАРШИС. Это все были святые люди, о фараон. Мыться противно их религии.

ФАРАОН. А у этого еврея нет религии? Откуда тебе знать, что ты не смыл всю священную магию, которая облекала его?

ШАРШИС. Фараон, да будет он жив, здоров и невредим, увидит все сам. Ах, он будет пророчествовать великолепно, великолепно!

ФАРАОН. Придется. Иначе его карьера пророка будет короткой.

ШАРШИС. И я приказал, чтобы его помыли, надушили и приодели, чтобы его внешность приличествовала его явлению перед фараоном, перед фараоном.

ФАРАОН. Какая роскошь. Разве тебе не жаль царской казны, царской казны?

ШАРШИС. Фараон, да будет он жив, здоров и невредим, изволит шутить.

ФАРАОН. Тратить столько золота ради одного появления.

ШАРШИС. Одного? Уверен ли в этом фараон, да будет он жив, здоров и невредим, когда еще не слышал его, когда не слышал его? Но он будет великолепно пророчествовать, ведь он умный парень, умный парень — очень умный парень.

ФАРАОН. Ты угодил в тюрьму не из-за мухи в вине, а из-за своей проклятой привычки подпевать себе хором и все время прыгать вокруг. Готовься прыгнуть в объятия прямо к моему другу-палачу. Раз уж ты заманил ко мне этого еврея, то, если он умрет, умрешь и ты.

^{Шаршис с несчастным видом удаляется.}

МАЛФИ. Единственный еврей, которого я знал, был отвратительным созданием.

ФАРАОН. Это ведь дикое племя из пустыни, в котором проделывают над собой странные анатомические ритуалы?

МАЛФИ. Да. Это подлый и дикий народ. Если бы я был фараоном, я бы не тратил время на этого.

ФАРАОН. Но я должен поговорить с ним. Государь должен знать все. Я хочу расспросить его об этих племенных обычаях. Обкорнать свое достоинство — это, должно быть, ужасно. Неужели вся радость жизни обрывается одним ударом? И, если так, зачем они таким образом себя… обезглавливают?

МАЛФИ.