– Не забыла, приходи. Но разве нам кто-то запрещает встретиться дважды за неделю? – Я складываю и разворачиваю бумажную салфетку на столе. – Разве подруги не могут иногда завтракать вместе?

– Могут, пожалуй. – Она приподнимает чашечку горячего кофе, который только что принесла официантка. – Но что-то я тебе не верю. У тебя каждый день расписан от зари до зари. Тебе не свойственны незапланированные встречи.

– Я могла измениться.

– Никто не меняется. Наши судьбы предопределены звездами. – Сияние ее глаз гаснет, и на миг Мэрилин охватывает безнадежная тоска, которую она не в силах скрыть.

– Звезды, говоришь? – Я обхватываю чашку. – Я в это не верю.

– Что-то произошло. В чем дело? У тебя что-то случилось в личной жизни? Я читала Jet. Они полагают, что ты завела любовника.

Она имеет в виду ту проклятую статью про меня с Филом Ротеном и таинственное помолвочное кольцо.

– Ш-ш-ш. Не так громко. – Я окидываю закусочную взглядом, но, кажется, никого, кроме меня, сплетни про моих мужчин не волнуют. – Моя богатая на приключения личная жизнь всего лишь фикция, работа Хейзел Уикс. Она усердно трудится с тех пор, как я опозорилась полтора года назад.

– Пошла она к черту, – яростно говорит Мэрилин. – Она и все остальные, кто возомнил, что может распоряжаться нашими жизнями. Если ей нравится распускать сплетни, пусть поболтает с пятью десятками журналистов, которые рыщут за мной по всему городу, или с руководителями студии, которые скармливают им сказки про то, как я вечно опаздываю и срываю съемки.

Нас прерывает официантка с полным подносом еды. Расставляя тарелки, она спрашивает, не нужно ли нам что-то еще.

Мэрилин спрятала лицо за руками – кажется, чтобы скрыть слезы. Я отвечаю:

– Пока ничего.

Когда девушка уходит, я беру руку Мэрилин и отвожу от лица. К моему удивлению, она не плачет.

– Нам обеим известно, что это бред, Мэрилин. Ты потрясающе сыграла в фильме «В джазе только девушки». Серьезно, ты там просто бесподобна.

Она выпускает мою руку.

– Как скажешь. Но я считаю, для этой роли не требовалось особого мастерства. Я играла себя.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Не сомневаюсь, Пола Страсберг или кто-то из «Актерской студии», кто сопровождал тебя во время съемок, говорил, как ты хороша. Не принижай себя.

Она хмурится и сердито фыркает. Сегодня Мэрилин настроена спорить, а не говорить откровенно, и это на нее совсем не похоже. Я меняю тему:

– Скоро начнутся съемки нового фильма со мной. Кажется, я тебе рассказывала. «Никто не напишет мне эпитафию». Там будут сниматься Бёрл Айвз, Шелли Уинтерс и Джеймс Даррен. Мой второй большой прорыв в кинематографе.

Мэрилин наклоняет голову набок.

– Я думала, твоим прорывом был «Блюз Пита Келли»?

– Говорю же, второй прорыв. И это совсем другой фильм. – Я отодвигаю тарелку. – Я пою, само собой, но еще у меня есть реплики, а у персонажа – имя.

– Как и до этого.

– Но раньше я не играла наркоманку.

Мэрилин тоже отодвигает тарелку. Мы обе потеряли аппетит.

– Значит, ты пригласила меня позавтракать, чтобы я дала тебе пару советов, как сыграть наркоманку?

У меня отвисает челюсть. Я прихожу в себя только через несколько секунд.

– О боже. Клянусь, я встану и уйду, если ты не прекратишь.

– Что не прекращу? Почему ты обо мне беспокоишься? Лучше подумай о себе, – предостерегает Мэрилин. – Не играй с огнем, а то обожжешься. Хорошенькой блондиночке простят испорченный фильм, ну или просто уволят ее. А вот тебя, леди Элла, растерзают, как праздничный окорок.