Через кожу перчаток она едва ощущает большим пальцем сложенный край записки. Записка нужна на случай, если ее кто-то найдет.

Найдет ее тело.

Последнее время она часто думает о смерти. Об одиночестве. О том, кем она является на самом деле и кем нет.

Ей кажется, что теперь все утратило значение. И снег, и карьера, и брак. И материнство, и дружба. Но этот мост по-прежнему ей дорог. Наверное, потому она и пришла сюда.

У нее случился очередной выкидыш, и врач сказал, что она никогда не станет матерью. Услышав эти слова, Мэрилин даже не почувствовала горя – лишь всепоглощающее безразличие.

Эту бумажку она привезла из «Сент-Реджиса». Там все началось. Стремление понять, что она не только Мэрилин Монро. Что инициалы «М. М.» не вмещают всю ее сущность. Ей будто требовалось это напоминание и требуется до сих пор.

Но сейчас, даже когда Мэрилин погружается в себя, закрывает глаза и обо всем забывает, чтобы разбудить Норму Джин и найти ответы, Норма Джин не отвечает. Прячется.

Она говорила с Эллой и остальными друзьями – не с Артуром, – но так и не смогла развеять тьму, которая ее окружает. Она бы и не хотела, чтобы ее друзья ощутили ту же боль, что она. Никто этого не заслуживает.

Но мост…

Мост ей помогает.

Мост – исключение.

Его строение поразительно. Как и его история. Например, спрятанные под гранитными опорами подвалы с раскрашенными стенами, где раньше хранились вина и алкоголь. Во времена сухого закона там складировали газеты, но в тысяча девятьсот тридцать четвертом, после его отмены, Энтони Ойкс и компания выкупили погреба и стали устраивать в них вечеринки. Они играли вальс и пили шампанское из хрустальных фужеров.

Несколько лет назад Мэрилин довелось побывать в этих подземных хранилищах, когда кто-то узнал о ее любви к мосту. Она и сама покружилась в вальсе под гранитными сводами, впитавшими запах вина и разрисованными изображениями парижских улиц, виноградных лоз и листьев.

Мосты прекрасны. Ее восхищает то, как они соединяют одно место с другим. Особенно этот мост, с его изгибами. Замысловато расположенными тросами. Стоит хоть одному из них лопнуть, хоть одному камню треснуть, и вся конструкция обрушится.

Как она.

Иногда Мэрилин думает о том, чтобы дойти до середины Бруклинского моста, как сегодня, и просто спрыгнуть. Почувствовать ветер в волосах, пока ее тело, ставшее невесомым, стремительно падает в реку. Ощутить удар о холодную воду. Погрузиться в глубины и никогда не возвращаться. Она и так тонет на суше. Может, в реке она наконец-то почувствует себя настоящей.

Мэрилин вынимает руку из кармана и дотрагивается до перил. Даже через кожаную перчатку металл обжигает ее холодом. Снежинки, изящные произведения искусства, падают на руки. Мэрилин аккуратно дует, и снежинки пытаются уцепиться за перчатку, но взлетают.

Совсем как она цепляется за перила. Будто тоже боится улететь.

Мосты не просто дороги. Мосты – это связь.

«Все мосты сожжены» – так говорят про точку невозврата. Что ж, вот Мэрилин и стоит на мосту.

И что ей делать дальше?

Лицо Мэрилин появлялось на обложке журнала Life. Ее имя известно всему миру.

Но она – настоящая она, а не выдуманная – заблудилась где-то по дороге.

Мэрилин кружится на мосту, закрыв глаза и вытянув руки, и мысленно взывает к Вселенной в надежде услышать ответ. А потом в кого-то врезается.

– Ой, простите, – говорит она, открывает глаза и видит прохожего, который куда-то торопится. Тот кивает ей, а затем узнает и вглядывается поближе.

Она не накрашена, но ее лицо сложно не узнать. Обычно на прогулках она надевает черный парик и большие солнцезащитные очки, но сегодня ограничилась черным шелковым шарфом, чтобы прикрыть платиновые волосы.