Он большой мальчик, вымахал выше меня. Характер у него мягкий, как зефирка, и обычно он предпочитает помалкивать. Но возраст его изменил. Сегодня он намерен меня удивить. Судя по уверенному взгляду, у него вполне может получиться.

Он хочет стать музыкантом – барабанщиком.

Поначалу меня переполняет гордость.

– Неужели у меня вырос новый Джин Крупа? – шучу я. Но его непонимающий взгляд явно означает «нет». Кажется, он не помнит Джина.

Мой сын не улыбается. Он хмурится еще сильнее.

– Нет. Я хочу играть рок-н-ролл, как Чабби Чекер. И я хочу жить с отцом.

Он будто вонзил барабанную палочку мне в грудь. Я бы отшатнулась, если бы не опиралась о стойку. Чабби Чекер меня не волнует. Все в мире хотят танцевать твист до упада. Но его последняя фраза меня ошеломила.

– И ты только сейчас мне об этом говоришь? Сегодня я пою в Голливуд-боуле, и я провела дома последние две недели. Ты мог бы сказать пораньше. Ты мог бы позвонить. Как долго ты тянул с тем, чтобы мне рассказать?

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Увы, упреки не смирят его решимость и злость. Это одна из причин, по которой он хочет уйти из дома и переехать к отцу, – он сердится на меня.

Я столько лет потратила на переживания о том, кто меня любит, кто не любит, какой мужчина остался в моей жизни, а какой меня покинул. Тем временем этот юноша тосковал по моему вниманию, моим объятиям, моей любви. Я давала ему слишком мало. Сама виновата. Знаю. Просто я наивно надеялась, что он не заметит.

– Мне не хочется, чтобы ты уезжал, – признаюсь я. – Но, малыш Рэй, если ты хочешь жить с отцом и учиться на барабанщика, чтобы играть с Чабби Чекером – да, я знаю, кто такой Чабби Чекер, – то ради бога. Главное, чтобы ты учился лучше всех и был лучше всех. Это единственное, о чем я тебя прошу.

Я с большим удовольствием (и малой толикой стыда) смотрю на потрясенное лицо сына. Он думает, что знает меня, и готовился к тяжелой битве. Его замысел неплох, хоть он мне и не по душе.

– Ты хочешь стать музыкантом. Это здорово.

– Ты серьезно? – Он пытается скрыть шок, но у него не выходит.

– Совершенно серьезно. – Мне больно это признавать, но еще больнее другое: мой сын думал, что ему придется сражаться со мной за право следовать своей мечте и больше времени проводить с отцом.

Он вдруг переводит взгляд на двери. Я тоже смотрю в ту сторону и вижу Джорджиану с тетей Вирджинией. Должно быть, они стоят там уже несколько минут. Они неторопливо входят на кухню, притворяясь – безуспешно, вы только взгляните на их кислые лица, – будто не подслушали мой разговор с Рэем-младшим.

Тетя Вирджиния кладет на столешницу охапку продуктов из кладовки. Рэй-младший торопится ей помочь. Джорджиана идет к кухонному столу и с громким вздохом падает на стул.

– Как жарко. Я не понимаю, зачем мы приехали из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, здесь же невозможно находиться летом.

Я смотрю на Рэя-младшего.

– Мы помирились?

Закончив помогать тете Вирджинии, он говорит:

– Да, мэм.

Выходя из кухни, он кажется еще выше, чем прежде. Он держит спину прямо и не опускает подбородок. «Какой счастливый юноша», – думаю я. Он выиграл битву с мамой. Но мне хотелось бы знать, заметил ли он, что биться не пришлось.

Баллада о Мэкки-Ноже

 Элла

1960 год

Я не раз имела дело со знаменитостями. Я и сама знаменитость.

Но есть что-то очень волнующее в том, чтобы сесть в один лимузин с кинозвездами Монтгомери Клифтом и Илаем Уоллаком, а также режиссером Джоном Хьюстоном. Да, Мэрилин тоже здесь и тоже знаменита, но она моя подруга. В общем, теплым вечером в конце июня мы вместе покидаем Голливуд-боул и отправляемся поужинать.