Одинаковые стрелки показывали не то час, не то пять минут первого, когда он, нащупав выключатель на шнуре настольной лампы, пошлепал ко входной двери: кто‑то, не отпуская, держал кнопку звонка. Моцарт решил, что Сухоруков выставил Веру вон, хотя и для нее подобное нахальство было бы непростительным.

– Сейчас, сейчас! – щурясь от резкого люминесцентного света в прихожей, справился он с запорами.

На резиновом коврике у порога стоял коренастый парень лет двадцати пяти, подстриженный «ежиком». Взгляд его маленьких цепких глаз пробуравил хозяина, запрыгал по стенам.

– Першин?

– Допустим.

– Одевайтесь.

– А в чем, собственно…

– Быстрее.

Человек втолкнул Моцарта в квартиру, переступил порог.

– Повежливее нельзя?

– Быстрее, я сказал!

Моцарт увидел, что в проеме выросла еще одна фигура. Разглядеть ее не успел – гневная волна подхватила его и бросила на вошедшего, но руки провалились в пустоту, встречный удар в грудь отшвырнул на обувной ящик.

– Не успеешь одеться за сорок пять секунд – поедешь в трусах, – не повышая голоса, пообещал коренастый.

Судя по его настроению, выбора не оставалось. Впрочем, не было и страха.

– Мне нужно умыться.

– Не нужно.

– Паспорт…

– Не понадобится.

Подталкивая его в спину, налетчик по‑хозяйски выключил свет в прихожей, захлопнул дверь.

«Ключи, которые остались на вешалке, мне тоже больше не понадобятся?» – язвительно подумал Моцарт.

Коренастый шел справа, ступенька в ступеньку, профессионально отсекая его от перил. Напарник в темных очках следовал впереди. На улице было свежо, тихо.

Моцарта впихнули на заднее сиденье длинной, широкой иномарки, поджидавшей со включенным двигателем прямо на тротуаре у подъезда. Яркие лучи фар пронзили Глазовский переулок насквозь, до самого Смоленского бульвара. Моцарта вдавило в спинку сиденья; от тугой воздушной струи в окно справа заслезились глаза; фонари и неон реклам слились в сплошную разноцветную полосу.

Где‑то в районе Крымской площади он успел заметить острый кусок стекла в пассажирской дверце. «Значит, недавно, – догадался. – Не стали бы они разъезжать по столице с простреленным окном засветло».

– Я бы хоть чемодан захватил…

– Там все есть.

– Комар, Комар, мы едем, – заговорил не снимавший очков. Сотовый телефон умещался в его ладони. – Что там у вас?..

Машина проскочила Крымский мост, свернула на Пушкинскую набережную.

– …Я понял, понял!.. Дай сестре!.. Сестре, говорю, дай!

Очкастый сунул трубку Моцарту.

– Алло… – удивленно сказал он. – Кто это?..

– Я медсестра, – послышался испуганный голос. – Сто двадцать шестая бригада. У нас нет врача…

– Вы где, куда направляетесь?

– Мы стоим на месте. Они отказываются везти его в больницу.

– Что с ним?

– Vulnus sklopetarium в грудь, проникающее. Напряженный клапанный пневмоторакс.

– Состояние?

– Акроцианоз, частый слабый пульс…

Моцарт зачем‑то зажал ладонью микрофон, посмотрел на коренастого:

– Да вы отдаете себе отчет…

– Заткнись! Будешь делать то, что тебе скажут! Они свернули на аллею парка.

– Алло!.. Какая у вас машина?

– Специализированная травматологическая… Все показания к экстренной госпитализации, объясните же им!.. – это уже походило на истерику.