Олег Приходько. Реквием для свидетеля
1
Пробка закатилась куда‑то под кровать, лезть искать ее не хотелось – пришлось накрыть горлышко недоеденным кусочком «Лакты». Еще больше не хотелось включать свет. Приглушенные звуки «Похищения из сераля» скрашивали бессонницу. Диск подарила Вера. Кроме тепла постели и запаха розового мыла, в комнате после ее ухода оставалась обида – неизбежная спутница безрассудных отношений. Рассудку Вера предпочитала «логику чувств», о чем и заявила, поставив восклицательный знак хлопком входной двери. Моцарт закурил. В свете зажигалки настырно забелел бланк рецепта, выписанного им собственноручно: 1. Алоизии (до 15 июня) – 5000; 2. Путевки («Экспресс») – 1000; 3. Расходы на отпуск – 500… Если Масличкины ограничатся дифирамбами, в отпуск придется поехать одному. Вера всерьез претендовала на место Констанцы, но вопроса с пропиской, увы, решить не могла: два ее брата‑акробата, мать и отчим Сухоруков и так не уживались в двух комнатах. Кроме того, за семнадцать лет, разделивших их судьбы, у Моцарта успела вырасти собственная дочь. Арию испортил телефонный звонок. «Слишком хорошо для наших ушей и ужасно много нот», – усмехнулся Моцарт, вспомнив слова императора. «Я доехала», – всхлипнула в трубку Констанца. Не иначе отставной полковник Сухоруков устроил падчерице концерт. – Спокойной ночи. К своим тридцати девяти он сполна познал цену этой «логике чувств». Одно такое мимолетное увлечение, помноженное на ложное представление о мужской порядочности, вылилось в годы шумного, непрерывного скандала. Когда бы не военком‑однокашник, спровадивший его за ящик «Сибирской» в Кабул, они свели бы ребенка в могилу. Моцарт заставил себя встать, распахнул окно. Теплый ветер задрал штору к потолку, закружил по комнате рецепт «эликсира жизни»: 4. «Фолькс» (покраска, фары) – 400; 5. Кв‑ра (апрель, май) – 200; 6. Анне – 650; 7. Продукты – 500. Итого: 8250. Неплохо. Но не безнадежно. Расходы на продукты можно сократить. Машину забрать через неделю. Анна приедет после сессии, в крайнем случае, подождет до сентября. За окном отходила ко сну вожделенная столица. Мегаполис ассоциировался со свободой и стоил жертв. Брачный контракт завершится через год постоянной пропиской – едва ли Алоизия станет претендовать на большее. Моцарт лег. Перед мысленным взором его предстала Катя Масличкина. Девочка вообразила себя пушинкой и peшила проверить, как долго она будет порхать над асфальтом двора. Полет с шестого этажа длился две секунды. Больше скрипку в руки она не возьмет. Рыжая Катина мама Наталья Иосифовна пожирала его глазами: «Вы же гений! – давилась фальшивой слезой. – Вы Моцарт!..» В тот момент он готов был включить «Реквием». «У нее было такое чувство легкости, невесомости, – шептал убитый горем отец. – Мы пойдем на все, на любые затраты, вы не думайте!..» Какого птичьего молока не хватало этому юному дарованию? Младое и незнакомое племя успело сформировать свои законы. Жаль, что к пониманию самоценности жизни они приходят незадолго до смерти. Жаль девочку, чем‑то она похожа на Анну… Участие Моцарта в судьбе дочери ограничивалось платой за обучение в институте, которую он аккуратно переводил в Екатеринбург вместо алиментов. Он стал оправдывать себя тем, что со временем непременно заберет ее «из Зальцбурга в Вену», что вообще все, содеянное им доселе в жизни, – во благо Анны, и на этом благородном порыве искупления уснул. |
