– Ну, о вас я был осведомлен, – улыбнулся неизвестный, – мы ведь давно следили за Градиевской. Знал и о вашем увлечении Моцартом, и о том, что вы волшебник в своем деле. Как раз такой оказался нужен – я сразу понял, что ранение более чем серьезное. Кроме того, что не хотелось умирать, шла насмарку вся операция. И я назвал вас Епифанову, полагая, что он отвезет меня к вам. Но он и его команда действовали по бандитской логике… Мне очень жаль, что так случилось, поверьте. А потом вы стали откалывать номера – убежали, не обратились в милицию, уехали из Москвы…

– Вам ведь привезли другого врача?

– Да, но его фамилия была Сальери. Он больше следил за мной, чем помогал. Вы поставили меня в сложное положение: я должен был спасти вас, находясь в неизвестном мне месте, куда меня привез Епифанов, в окружении соглядатаев, беспомощный…

– Они вас заподозрили?

– После того как я прикончил Ковалева, его люди нагрянули сюда с визитом. Вы, наверное, помните… Тем более ГРУ и ФСБ перехватили грузы, которые переправлялись Ковалевым по диппочте и о которых знали Епифанов и я – Лжеградиевский.

– А что это за странная записка – невидимыми чернилами, каким‑то детским почерком и подписью – Граф?

– В принципе, она предназначалась не вам, а на случай, если конверт вскроют. Тогда бы вы не получили записку – текст бы исчез. И назавтра во время телефонного разговора я бы понял, что меня проверяют. Что касается почерка, то его подделать трудно – мало ли, письмо попадет тому, кто знал почерк Градиевского? На этот случай есть верный способ – писать большими правильными буквами, тем более что такой почерк оправдывала больная рука и лежачее положение, в котором я писал. Такой безликий почерк требует специальной экспертизы – они бы ее провести не успели. А подпись – это понятно: так расписывался Градиевский, его звали Графом в узком кругу.

– А деньги?

– А как бы, по‑вашему, поступил Градиевский с человеком, ставшим свидетелем поневоле? Либо попытался его убить, либо – купить. После вашего побега Епифанов и его люди настаивали на том, чтобы избавиться от вас. Но мне удалось их убедить, что смерть второго мужа Градиевской вызовет подозрения – ее станут проверять. А она, во‑первых, мне жена, а во‑вторых, задействована в моих операциях. К тому же я сказал, что вы понадобитесь мне для устранения свидетеля Ковалева.

– А если бы его доставили в другую больницу?

– А что это меняло? Я бы сказал по телефону то, что сказал: разговор прослушивался, а Ковалев был обречен – об этом я узнал раньше, чем о вашем побеге. Правда, пришлось сказать, что вы падки на деньги. Когда они, проследив за вами, увидели, что вы не пошли в милицию, а стали щедро расходовать «гонорар», то убедились в этом. А после смерти Ковалева и вовсе успокоились.

Взвыли сирены. Из ворот выехала пожарная машина. Водители отогнали микроавтобус и серую «волгу» с милицейским областным начальством подальше от дачи. Люди стали покидать двор.

– Что там? – спросил неизвестный у майора милиции.

– Саперы взрывное устройство обнаружили, товарищ полковник.

– Вон оно что! А я думаю, что это они так плохо трупы замаскировали. Не все сработало, значит?

– Не все. Видимо, перехватили наш разговор – настроили рацию на милицейскую волну, некогда было возвращаться.

Полковник и Моцарт вместе с остальными перешли дорогу и остановились на краю леса. Моцарт понял, что ходил по заминированным развалинам, не подозревая, что может взлететь в воздух в любую секунду.

– За что они все‑таки убили Луизу? – спросил он.

– Думаю, хотели ускорить поиск Графа.