А дело такое: есть дар, есть профессия и есть призвание.

Это разные вещи.

Если рассуждать логически, кажется, что они должны совпадать. Это же естественно. Это по природе. Они должны совпадать… пускай не всегда, но хотя бы в большинстве случаев. Говорящий языками зверей и птиц, конечно, любит животных и будет работать с ними. Целителю прямая дорога во врачи, пирокинетику — в пожарные. Что может быть правильней и нормальней, чем программист-техномаг?

Но люди — существа нелогичные. И эта логика тоже срабатывает не всегда.

Что там! В порядке исключения она срабатывает. Если профессия совпадает с призванием и рифмуется с даром — это огромная удача. Даже счастье. Чаще бывает, что совпадают два из трёх, и это тоже очень хорошо. Но так же часто совпадений нет, и человека всю жизнь раздирает натрое.

И целитель мечтает строить ракеты, а зарабатывает статьями в журналы.

И техномагесса работает юристом, а призвание у неё — берегиней о детях заботиться.

И говорящий языками ненавидит животных и держится от них подальше.

Фильмы об этом постоянно снимают. Я их не смотрю. Раздражает, когда так по эмоциям бьют.

— Коля, а ты?

— Что — я?

Серёга не сразу ответил: слова подбирал.

— Непохоже, что у тебя внутри какой-то разлад. Значит, тебе повезло? И ты… — тут он снова засмущался и слова начал жевать: — хорошо… относишься к мёртвым людям?

Я заржал.

— Я некромаг, — говорю, — а не некрофил. Жмуров никто не любит. Бывают, конечно, романтические истории, когда ты чьё-то последнее желание или последний привет из могилы живым передаёшь. Но редко. Мертвяк вставший обычно уже и не помнит ничего, и не соображает. Ведь из-за чего они встают чаще всего? Из гнева, из зависти самой чёрной и злой, из ревности, случается. Встают, потому что убивать хотят. Чтобы рядом с собой кого-то в землю сложить.

— А почему ты выбрал такую профессию? Ты хотел защищать людей?

— Защищать людей — это ваше дело, Светлое.

— А ты?

— А я, Серёга, войну люблю.

Клирик только моргнул. Сколько мы друг друга знаем, а он всё равно удивляется. (Марья, конечно, не удивилась. Варя тоже не удивилась, но она из-за депрессии заторможенная, даже я вижу.)

Усмехаюсь.

— Когда наши вертолёты эскадрильей идут, — говорю. — Когда у тебя автомат в руках и магазинов полон подсумок. Когда вокруг такие же лбы здоровые — автоматчики и огнемётчики, ведьмы-снайперши с винтовками, оборотни в погонах. Братья и сёстры. Каждый готов тебя в бою прикрыть и тебе довериться. Это, знаешь, Серёга, редкое чувство. Окрыляющее.

Серёга кивает с облегчением.

— Понимаю. Боевое братство.

— Я бы, может, в ЧВК пошёл, — прибавляю. — Только в обычной войне людей убивать надо. А наш противник сам давно уже дохлый.

Услышал это Серёга — разулыбался так, будто я ему подарок сделал.

Тут нам наконец и обед принесли.

За обедом я на девчонок поглядывал. Болтали мы, конечно, о посторонних вещах — могли бы хоть о погоде болтать, неважно. Марья о задаче своей ни на минуту не забывала. Напряжённая сидела, вытянутая вся, чуткая, как охотничья собака. Контрастные они с сестрой: с виду как близнецы, но внутри разные.

— Коля, — говорит Серёга, — я давно спросить хотел…

— О чём?

— Ты не отвечай, если вам не положено.

— Чего не положено?

— Ты часто в командировки летаешь, — и опять он застыдился, чаще заговорил: — ты не думай, я не слежу, я просто случайно заметил…

— Ну, летаю.