— Что, давно не были?

— Тыщу лет. Как в восемьдесят седьмом школу закончил, так с тех пор только разок и был — на похоронах матери.

Вот почему и знаю, что он приезжий. А откуда? Здесь, извините, не скажу. Не помню. И вообще: где там эти скобарские спички херачат, лично мне до фонаря…

…Далее в разговоре снова образовался тупик: ни на один из последовавших вопросов, «непризнанный гений» ответить толком не сумел. И вот когда Леонид понял, что более ничего существенного из поэта не вытянет, он закурил, посмотрел на Старостина долгим, скучным взглядом и произнес финально-аккордное. Подавая тем самым сигнал сидящему в коридоре напарнику:

— Зря вы так, Антон Евгеньич, зря… Сняли бы грех с души, разоружились перед партией полностью.

— Что? Перед какой партией?

— Крайне правых судаков, — громыхнул в ответ голос Петрухина.

Вслед за этим Дмитрий решительно шагнул в комнату, пересек ее и наотмашь ударил Старостина по лицу. В руке у него был зажат небольшой черный предмет.

— Ё-ё-ё! — взвизгнул Антон, прикрывая лицо ладонями.

— Руки! Руки убрать! Смотреть мне в глаза!

Петрухин кричал, нависая над поэтом, и хлестал его по лицу неким черным предметом.

Удары были несильные, скользящие, но сыпались часто. Антону было страшно и больно. Или, по крайней мере, ему так казалось. Из разбитой губы слегка сочилась кровь, но Антону казалось, что крови очень много, что все лицо в крови.

— Руки! Смотреть на меня! На меня смотреть, падла!

Кстати сказать, кричал Петрухин очень расчетливо. Так, чтобы психологически воздействовать на Антона, но одновременно не насторожить соседей за стенкой. Словом, он имитировал ярость и при этом оставался спокоен. Он работал.

— Эту?.. Эту записную книжку у тебя, гондон, украли?

Лишь теперь поэт осознал, что предмет, коим его хлестал садист-полицейский, — это его же, Антона, записная книжечка. Старая, пухлая, потертая записная книжка.

— Отвечай, падла, когда тебя спрашивают! ЭТУ книжку у тебя украли?

— Эту, — плаксиво всхлипнул Старостин.

— Урод… она же лежала у тебя на подзеркальнике! Ты за кого нас держишь, сучонок?

— Я, видите ли…

— Ты кому, сука, мозги крутишь?

В новом акте разыгрываемого решальщиками спектакля задача у Дмитрия была простая — запугать, «закошмарить» Антона и тем самым перепроверить то, что тот уже поведал Купцову. Одновременно нельзя было исключать, что «под прессом» Старостин вспомнит что-нибудь еще. Такое порой случается.

— Леонид Николаич! — жалобно позвал Антон.

— Ну что еще? — недовольно отозвался Купцов.

— Леонид Николаич! Я же вам все как на духу…

— Э-э-э-э, голубь мой! Теперь-то веры вам нет. Раз уж солгали про записную книжку, может статься, и про все остальное солгали.

— Да я…

Петрухин снова жахнул Антона записной книжкой по лицу и выкрикнул:

— Руки! Руки под «браслетки» давай!

Старостин обреченно вытянул вперед руки, и Дмитрий зловеще защелкнул на них наручники. М-да… Воистину тяжела судьба гения!..

Пока Петрухин работал с Антоном своими методами. Купцов тщательно изучил счастливо обретенную записную книжку и выписал из нее несколько телефонов. Затем он позвонил Константину Янчеву, представился сотрудником полиции, договорился с тем о встрече, после чего вернулся в комнату.