— Вы не посмеете! — визжит црушник — Моя семья ни при чем!!!

— Ничего личного, Саттер. Око за око, зуб за зуб — с издевкой утешаю я его — Видит бог, ты же начал войну первым.

Он пытается вскочить и оттолкнуть ребят, но те подхватывают его под руки, и через минуту он уже балансирует на шатком ящике, с петлей, накинутой на шею. Жалкий, сломленный и ничем не напоминающий того наглого подонка, который взялся играть людскими жизнями.

— Ну, что… Именем Союза Советских Социалистических Республик ты признан виновным в убийстве и покушениях на убийство и приговорен к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Гореть тебе в аду, тварь!

Ударом ноги я вышибаю ящик из-под негодяя. Саттер хрипит, извивается в веревке. И знаете что? В этот момент ничего у меня в душе действительно не дрогнуло. Вообще ничего.

— Виктор, надеюсь, ты не собираешься мстить его семье? — встревожено спрашивает полковин, глядя как корчится црушник.

— Нет, конечно… Иначе чем я буду отличаться от этой твари. А он пусть теперь и на том свете трясется от страха.

— Суровый ты парень… Может, не ту профессию выбрал? Подумай…

Ага… вот всю жизнь мечтал црушников убивать… Хотя если посчитать всех тех гадов, что я отправил здесь на тот свет, я не просто ангел мщения — я бич божий! Карающая десница.

* * *

До посольства добираемся в тишине. Разговаривать совсем не тянет, да и вопросов у меня нет. Снова пересаживаемся на полпути в другую машину, и снова едем по пустынному шоссе под дождем. Только теперь он уже постепенно превращается в полноценный летний ливень, словно сама природа помогает нам стереть все следы нашего ночного выезда.

— Тебе хоть легче стало? — не выдерживает Сергей Сергеевич, когда мы возвращаемся в гостиницу и идем подземными коридорами.

— …Нет. …Не знаю. Если немного… Наверное, лучшая терапия для меня сейчас — это работа. Потому что, даже придушив до кучи Трампа и журналюг, мне все равно не вернуть Веру. Вот в чем беда…

Полковник, вздохнув, кивает.

— Я отправлю кого-нибудь из ребят подежурить у твоего номера. Если будет совсем тяжко, скажешь им — они тебе снотворное принесут …или коньяка нальют.

— Обойдусь. Если каждый свой стресс я начну запивать, через полгода конченным алкоголиком стану. А на хрена мне такое счастье?

На этом вопросы у гэбиста тоже заканчиваются, и до моего номера мы идем молча. Он понял, что истерики от меня ждать не стоит, и видимо успокоился. Терзало ли меня раскаянье из-за казни Саттера? Вот уж нет. Я хочу быть добрее, но видит бог — такие твари просто сами нарываются. Поэтому я бы и еще раз выбил из-под его ног этот чертов ящик. А если бы это могло вернуть Веру, то и чего похуже с ним бы сделал. Мир однозначно стал чище без этого подонка…

* * *

Просыпаюсь ранним утром — на часах еще семи нет, зато сна уже ни в одном глазу. Ведь это в Париже сейчас семь, а в Москве-то около десяти, так что мне вполне хватило времени, чтобы нормально выспаться. Первым делом я включаю телевизор, чтобы узнать последние новости. Труп Саттера там, конечно, не покажут, неопознанный висельник в пригородной промзоне — это не сюжет для центрального канала. Да, и вообще сильно сомневаюсь я, что доблестная французская полиция уже нашла его. А если и нашла, то теперь замучается выяснять эту личность.

Меня сейчас больше интересует реакция официальных властей Франции и простых парижан на мое вчерашнее появление на месте аварии.