Это не комната, а длинный вытянутый зал с низким потолком, что характерно для подвалов, три ряда толстых колонн поддерживают свод, а
между ними в беспорядке или кажущемся беспорядке все сокровища Леопольда и его предшественников: сундуки, скрыни, шкатулки, ларцы, статуи и
прочее-прочее…
Больше всего, на мой взгляд, черепов, почти все похожие от древности на вылепленные из глины и засохшие на солнце, некоторые целые, но
у большинства недостает либо нижней челюсти, либо височной кости, хотя некоторые сохранили даже все зубы. У двух на месте жевательных такие
же резцы, а клыки далеко не рудиментарные, словно их хозяева глотали куски мяса целиком…
На втором месте по количеству экземпляров толстые фолианты и манускрипты, от простых, что всего лишь с деревянным переплетом, обтянутым
кожей, и до огромных и массивных, где обе металлические обложки запираются на сложные замки. Багровый свет факелов бросает двигающиеся
блики на потемневший металл, я узнал только медь и бронзу, но остальные книги выглядят еще внушительнее…
Я вернулся к Аскланделле. Она стоит неподвижно, щадит мою трусость на ее счет, сказал с облегчением:
— Это сокровищница Леопольда.
Она произнесла со значением:
— Настоящая?
— Не настоящая, — ответил я, — а в самом деле настоящая. Та, что с золотом и драгоценностями, уже как бы законно и с песнями
реквизирована на скромные нужды победителей, ибо война обязана кормить себя.
— А народ, — добавила она понимающе, — который не смог прокормить свою армию, сейчас кормит вашу?
Я сказал с достоинством:
— И сквозь зубы радуется, что ему еще повезло! Шкуру пока не сняли, хотя присматриваемся. А что, где-то иначе?
Она оставалась неподвижной, пока я не отыскал и не придвинул ей кресло.
— Ваше высочество, — сказал я с раскаянием, — прошу сесть. Простите за неуместные шуточки насчет… ну, вы знаете. Вон то все, что
накопил Леопольд и его предки… оставшееся после частичной экспроприации, а эта горстка на моем столе — то, что я нагло спер у горных
эльфов.
— На вашем столе?
Я пояснил вежливо:
— Будучи человеком высокой культуры, я полагаю все созданное людьми общим достоянием, следовательно, и моим тоже. А так как Господь
вручил мне власти больше, то имею и божественное право захапать больше без стыда и совести, ибо это эволюционно и повышает
конкурентоспособность и выживаемость всего вида.
Она посматривала со снисходительной усмешкой, словно в самом деле понимает, когда я сам не разумею, что несу, хотя кто знает, у женщин
спинной мозг зачастую оказывается куда мудрее, чем головной.
— Однако, — сказал я со значением, — я бескорыстен и благороден по самое немогу! Выбрал только то, что меня интересует, остальное
оставляю королю и народу. Это вот, что от эльфов, я сейчас в свой мешочек тоже…
Она произнесла нейтрально:
— Немного же вы ему оставили.
— Как это немного? — переспросил я в великой обиде. — Все остальное!
— Все остальное, — заметила она, — просто хлам.
— Зато как смотрится, — воскликнул я. — Пусть и руины, но какие!.. Освященные временем, потому, надо думать, очень дорогие. |