|
Увы, присутствие женщины всегда разжигает огонь соперничества, но я все-таки могу вложить меч в ножны и уйти, а вот он не может… — Погоди, — сказал я. — Это твоя невеста? — Жена, — прорычал он. — Она видела, как я сражал и посильнее тебя… И увидит сейчас! — Лучше посади ее снова за спину, — посоветовал я, — и езжай, куда ехал. А я поеду по своим делам. Он бросился ко мне, раздувая ноздри. — Думаешь, если ты все еще на коне… Я сказал с досадой: — Да ты в самом деле дурак. Он отпрыгнул, когда я соскочил на землю, но тут же снова двинулся с поднятым для удара мечом. С долгую минуту мы фехтовали, оба одинаковые в скорости и силе, я видел на его вспотевшем лице изумление и начинающую проступать тревогу, явно предыдущие поединки заканчивались быстрее, затем он выкрикнул некое заклятие, как понимаю, движения ускорились, а удары стали тяжелее. Но я уже разогрелся, злость и чувство опасности обострили все чувства, я начал двигаться тоже быстрее, еще быстрее, бил сверху, снизу, с боков, наносил косые и обманные удары, наконец он допустил крохотную ошибку, кончик моего меча задел его шею сбоку, кровь из рассеченной артерии ударила тугой красной струей. Он покачнулся, выронил меч и попытался ухватиться за рану, но кровь мощно била тонкими струйками и между пальцами. — Ты меня убил, — прохрипел с ненавистью, — тебе повезло… — Не я, — буркнул я все еще со злостью, — тебя убила твоя дурость. Он упал на колени, затем завалился на бок. Кровь все еще хлещет из такой небольшой ранки, сильно оттопыривая вздутые края, но слабее и слабее с каждым мгновением. Я вытер лезвие меча о его одежду и сунул в ножны. Женщина подбежала и упала с плачем на его тело. Чувствуя себя виноватым, я буркнул: — Садись на его коня и возвращайся. Она не слушала, рыдала, я вяло подумал, что надо бы помочь ей похоронить убитого мужа, все-таки не весьма вот так все оставить, но не вожу же с собой лопату, да и на его красном коне только дорожный мешок, там не видать торчащего черенка. — Слушай, — сказал я женщине, — а он, может быть, огнепоклонник? Ну, в душе?.. Тогда его лучше оставить так вот… Она коротко и с ненавистью взглянула на меня и снова опустила голову ему на грудь. Я развел руками: — Ну, как знаешь. Самое большое, что могу для тебя сделать — это оттащить его вон в ту яму и завалить камнями, чтобы звери не добрались. Она не ответила, я посмотрел на красного коня с опустевшим седлом, на своего Зайчика и внимательно наблюдающего за нами Бобика. — Как скажешь, — проронил я, — могу помочь тебе взобраться в седло, а то ваш конь как-то великоват. Она наконец подняла голову, лицо страдальческое, но на губах проступила печальная улыбка. Медленно подняла мертвую руку мужа, поцеловала ее и сняла с пальца тонкое кольцо с небольшим красным камешком. — Ты мог спастись, — проговорила она ему с укором едва слышно, в ее голосе чувствовались слезы, — почему не сделал? Я отвернулся, не желая мешать прощанию, она еще хорошо держится, нет бурных рыданий, истерических воплей, чувствуется достоинство в каждом движении и жесте. |
