Изменить размер шрифта - +
А уж как…
    Я поинтересовался:
    — А как же идеалы? Мораль?.. Праведная жизнь, благородное оружие…
    — Это ушло, — ответил он, — когда церковь… отступила.
    Я всмотрелся в него внимательно.
    — Ого, ты не совсем деревенский хвостокрутитель. Что знаешь, говори.
    Он пробормотал:
    — Я слышал, вы из дальних краев… Но… в самом деле не знаете?
    — Я знаю много чего другого, — ответил я резко. — Потому правлю здесь я, а также задаю вопросы тоже я.
    Он испуганно втянул голову в плечи. Я по-хозяйски смахнул с ближайшей табуретки скатанные в тугие рулоны грамоты, сел и уставился на

него требовательными глазами.
    Ему, понятно, сесть не предложил, хотя душа интеллигента и требует, но нужно дать понять, что и в этой лаборатории хозяин я, а он всего

лишь нанятое помогать и даже что-то делать самостоятельно существо.
    Из его рассказа, сбивчивого, но достаточно грамотного, выяснилось, что армия Карла в разгроме церкви ни при чем, та проиграла битву за

души еще раньше, когда здесь местные взялись слишком рьяно строить Царство Небесное. И драгоценности швыряли в огонь, и украшения, со

слезами давая обеты жить бедно и праведно, как завещал Христос, но энтузиазм проходит, через несколько то ли лет, то ли десятилетий

бедности и праведности переели настолько, что маятник качнулся в другую сторону.
    Ярость людей, посчитавших себя обманутыми, была так велика, что убили всех священников, кому не удалось спрятаться или бежать, все

церкви сперва превратили в общественные склады, а потом самые мелкие разрушили, чтоб не напоминали о позоре. Часовен теперь вообще ни

одной, ибо приспособить под что-то полезное не удалось.
    Потому и с Карлом, еще задолго до того, как подошли его войска, наладили контакт, и он не стал вводить сюда армию, довольствуясь

крупными отрядами добровольцев, влившихся в его войско.
    Я выслушал, оглядел его критически. Парень хил телом, но не глуп, излагает грамотно, а главное — самое важное, опуская детали, которые

как раз заинтересовали бы другого слушателя.
    — Каковы успехи в колдовстве?
    Он развел руками:
    — Как и догадываетесь, господин, не больше, чем у других собирателей древностей.
    Я бегло осмотрел помещение, прошел вдоль стен. Везде одни и те же черепа, отрубленные кисти рук, почему-то им приписывают целебные

свойства, засушенные и мумифицированные тельца мелких животных, реторты, кувшины медные, чугунные и два серебряных, с десяток ступок

разного размера, в некоторых еще остатки истолченной травы или растворов, перепачканные пестики, сложенные в беспорядке древние книги,

почти все в медных и латунных переплетах…
    — Ладно, — сказал я, — не мое это дело. Я предпочитаю мчаться на горячем коне и с плеча рубить врага.
    Он посмотрел на мое гордое надменное лицо господина, покорно опустил взгляд.
    — А ты, — сказал я, — смотри у меня… А это что у тебя?
    Он проследил за моим взглядом, я неотрывно смотрел на некое подобие старинного пистолета. Удобная рукоять, узкий ствол с темным дулом…
    — Это что? — спросил я и взял в руки.
    Он вскочил поспешно.
    — Только не нажимайте вон там на скобу!
    — Догадываюсь, — ответил я медленно.
Быстрый переход