Восьмая, десятая… Ага, вот! Агата повернула круглую ручку, вовсе не похожую на те, что были внизу, и толкнула серую, скучного офисного вида дверь. Внутри была родительская спальня. До мелочей — и захочешь отличить, не сможешь. Те же верхушки деревьев за окном, несмотря на то что они поднялись на огромную высоту. Те же стены, кровать, тумбочки — отцовская почти пустая сверху, мамина привычно заставлена разной ерундой.

А в кресле сидел Павел Фроман. Как обычно дома, в мягком флисовом костюме и старомодных тапочках с опушкой по краям. Волосы немного в беспорядке, давно не причесывался. Сидел и листал что-то в телефоне, слегка нахмурившись. Видимо, обычные для него сводки и графики из банковского мира, напрочь непонятные окружающим.

— Привет, моя принцесса! — оторвался он от трубки. — Как ты сегодня?

У Агаты был ком в горле: это не расхожая метафора, так бывает на самом деле. Когда ни сказать, ни даже вздохнуть, словно кто-то сжимает холодными пальцами твою шею.

— Папа… Папочка… — наконец смогла сказать она. — Ты жив?

— В каком смысле? А, это местное черное пиво… Мы, конечно, перебрали слегка с Фредериком накануне, но ты же меня знаешь — сегодня уже все хорошо! — улыбнулся Павел. — Сейчас мама привезет продукты, и мы сядем обедать. Иди пока переоденься.

— Папочка! — Агата хотела подбежать к нему, обнять, прижаться, как в детстве, к отцу, но что-то мешало. Словно стена из сгустившегося воздуха стояла перед ней, мешая идти. — Мама же в больнице… И Вик. С ним совсем нехорошо…

— А кто такой Вик? — удивленно приподнял брови Павел. — Твой новый приятель здесь, в Римауте? Надеюсь, ничего особенно серьезного.

Дочь присмотрелась и поняла, что это не совсем он. Да, комната та же, окно, стены, но — незнакомые морщинки, седые волосы на висках. Даже вышивка на костюме — не любимый отцом бренд. Что-то другое. Похоже, но другое.

— Я… Да, я пойду, — растерянно сказала она. — Конечно же… Переоденусь.

Хотелось плакать, но слез не было. Была злость и желание еще и еще раз отрубить голову тому мерзавцу — теперь уже своими руками. Вымазаться в его крови. Станцевать на костях. Как он мог лишить ее этой нормальной жизни, как?!

Агата тихо прикрыла за собой дверь и остановилась, ничего и никого не видя перед собой. Мадлен стояла рядом, молча, с грустью глядя на ученицу. Она сильная. Она справится. Тем более, что пути назад нет, а все эти образы — всего лишь причуды самой башни. Если постараться, этого Павла можно вывести из комнаты. Можно даже вернуть его в обычный мир, и завтра он уже — якобы чудом спасшийся — будет сидеть в офисе МаниКэн. Добродушно усмехаясь и про себя искренне удивляясь незнакомым деталям — немного другим на вид деньгам, странным новшествам в документах, неведомо откуда взявшемуся сыну. Но лучше все оставить как есть и не пытаться заменить осколки другой вазой, пусть очень похожей на прежнюю.

— Мне нужно подняться еще на этаж, — слабым голосом сказала наконец Агата.

— Твое право.

И они поднялись еще на этаж, где двери были вычурными, будто украденными из Версаля. Девушка толкнула, как показалось Мадлен, первую попавшуюся, и они очутились на широком балконе, скорее даже террасе, полукругом выступавшей из башни. Низкие столбики ограждения с коваными простенками отделяли их от величественной картины — далеко внизу, будто игрушечный, лежал Римаут с блестящей ниткой реки и холмами возле станции железной дороги. Трасса. Окрестные деревеньки — хорошо видно две ближайшие, еще одна угадывается на горизонте.