В III-ей элегии вот как оправдывает он поспешность, с которою предалась ему его милая;

         Друг, не кайся ты в том, что мне предалася так скоро;

         Верь мне, не дерзко, не низко думаю я о тебе:

         Стрелы Эрота бывают различного свойства: иные

         Действуют медленным ядом; тяжко и долго от них

         Ноют сердечные язвы; другие – в мгновение ока,

         Быстро парящею силой кровь обращают в огонь:

         Некогда, в век героизма, когда еще боги любили,

         Взгляду следило желанье, желанью восторги – и, друг!

         Думаешь, долго богиня любви размышляла, случайно

         В роще увидев Анхиза! И только замедли луна

         В ночь разбудить поцелуем Юпитера дивного сына,

         Верь мне, мгновенно б Аврора в объятья его приняла.

         Геро, взглянув на Леандра, смутилась, и страстный любовник

         В ночь, по волнам Геллеспонта, уже на свидание плыл.

         Сильвия Рея едва показалась на береге Тибра,

         Тотчас воинственный бог страстью ее оковал;

         Грудью одною вспоила волчица великого Рима

         Родоначальников славных, Марсовых двух сыновей!

«Римские элегии» Гете явно есть то, что у нас в прошлом веке называлось легкою поэзиею, а теперь получило название антологической поэзии. Название это произошло от сборника мелких произведений греческой поэзии, или эпиграмм. Вот как характеризует Батюшков древнюю эпиграмму:

Мы называем эпиграммою краткие стихи сатирического содержания, кончающиеся острым словом, укоризною или шуткою. Древние давали сему слову другое значение. У них каждая небольшая пиеса, размером элегическим писанная (то есть гекзаметром и пентаметром), называлась эпиграммою. Ей все служит предметом: она то поучает, то шутит и почти всегда дышит любовию. Часто она не что иное, как мгновенная мысль или быстрое чувство, рожденное красотами природы или памятниками художества. Иногда греческая эпиграмма полна и совершенна; иногда небрежна и не кончена – как звук, вдали исчезающий. Она почти никогда не заключается разительною, острою мыслию, и чем древнее, тем проще. Этот род поэзии украшал и пиры и гробницы. – Напоминая о ничтожности мимоидущей жизни, эпиграмма твердила: «Смертный, лови миг улетающий!», резвилась с Лаисою и, улыбаясь кротко и незлобно, слегка уязвляла невежество и глупость. Истинный Протей, она принимает все виды; и когда мы к ее пленительной живости прибавим неизъяснимую прелесть совершеннейшего языка в мире, языка, обработанного превосходнейшими писателями; тогда только можем иметь понятие ясное и точное, с каким восхищением, с какою радостию любитель древности перечитывает греческую антологию[6 - Сочинения Батюшкова. Ч. II, стр. 239–240.][28 - Критик цитирует статью Уварова «О греческой антологии» (см. примеч. 20).].

Очевидно, что под антологическими стихотворениями древних должно разуметь то, что мы называем мелкими лирическими пьесами.