Профессор слушал, не перебивая и не уточняя деталей. Просто сидел, как старый гриф на скале, и слушал. И лишь когда подполковник закончил доклад, произнес:

– Вы правильно сделали, что прилетели и доложили. Это был трудный выбор?

– Не слишком, – ответил Егоров. – В операции появились проблемы, которые я не имел права решать. Операция не того масштаба, чтобы я мог принимать окончательные решения. Поэтому я и прилетел.

– Как я понимаю, от нашего первоначального плана не осталось ничего?

– Почти ничего, – согласился Егоров. – Кроме общей идеи. Все карты перемешаны, и я уже не очень понимаю, какая идет игра и по каким правилам.

– И сделал все это наш фигурант Пастухов.

– Так точно, – подтвердил Егоров, хотя в тоне Профессора не было никакого вопроса.

– Значит, вы были правы, когда сомневались, нужно ли его задействовать. Я не прислушался. А зря. Но ничего страшного, подполковник. Ничего страшного. Вы сами прекрасно знаете, что ни одна операция не идет по заранее намеченному плану.

Всегда что‑нибудь мешает. Всегда что‑нибудь не так. И самое глупое – это переть быком в намеченном направлении. Наша задача – достичь конечной цели. А как мы будем менять свою тактику по ходу дела – это никого не интересует. Давайте отсюда и танцевать. Меня волнуют три аспекта. Первый. Как Пастухов узнал, кто я такой.

– Не могу знать, – по‑военному ответил Егоров. – Не от меня. И не от моих людей.

Я сам не знал, кто вы. Верней, знал, но очень немногое. Необходимый минимум. А мои люди о вас понятия не имеют. Они вообще не знают, что вы существуете.

– У меня и мысли не было вас обвинять. В разговоре с этим Кэпом Пастухов сказал, что меня знают человек десять у нас в стране и человека два‑три в ЦРУ. Я правильно вас понял?

– Так точно.

Профессор поморщился:

– Оставьте вы эти «так точно» и «не могу знать». Вы же не с адмиралом разговариваете, а с человеком, можно сказать, вполне штатским. Насчет Лэнгли он, возможно, прав. Человека два‑три там меня знают. И то больше догадываются, чем знают.

– Пастухов не может быть человеком ЦРУ. Не та биография, не та психофизика, все не то. Даже методы его действий чисто русские.

– Согласен, – кивнул Профессор. – Именно потому, в частности, что он знает обо мне больше, чем ЦРУ. Насчет того, что у нас в стране меня знает не больше десяти человек, – тут, я думаю, Пастухов или ошибся или соврал намеренно. Меня знают человек двадцать. И я знаю всех, кто меня знает. Информация обо мне к Пастухову могла уйти только от них. И у меня есть возможность проверить, от кого именно. Я это сделаю. Так что этот аспект проблемы, будем считать, закрыт. Он бы и не имел решающего значения, если бы Пастухов не поделился этими знаниями с Кэпом. При этом вполне отдавая себе отчет, что разговор прослушивается вами или вашими людьми. Он не сомневался, что после этого вы уничтожите и Кэпа и его охрану?

– Он был в этом уверен на все сто. Он сам мне об этом сказал.

Профессор покачал своей голой головой старого грифа.

– Остроумное решение. Интересный парень. Досадно, что мы вынуждены использовать его в этой роли. Как он воспринял ваше решение не спешить с определением участи Кэпа?

– Попытался давить.

– Как?

– Намекнул, что для меня лучше сначала закончить всю операцию, а потом докладывать о ее ходе. И о том, что я могу оказаться где‑нибудь в дальневосточном морском дивизионе.

Профессор засмеялся:

– Не дурак.