— Да… Мне кажется, мы не поедем в Англию.

— С чего ты взяла?

— Понимаешь, кроме рынка у меня ничего не было…

— Опять этот рынок, — да это монстр какой-то космический… Ему никак нельзя рот заткнуть? Навсегда?

— Нет. У меня же ничего не было, кроме… Но теперь я уже могу обходиться без него. И ко мне стали приходить всякие предчувствия.

— Предчувствия?.. — взвесил Иван на языке слово. — Это мне знакомо. У меня предчувствий было, сколько угодно… И я тебе скажу: это полный бред. Побочный результат религиозного опиума, которым последнее время любят пудрить народу мозги… Представляешь, кошка перебежала дорогу, — и ты уже целый день трясешься от страха, что попадешь под машину.

— Дело не в том, как что-нибудь обозвать, а в том — что они говорят… Рынок — мой друг, и будет им всегда… Но теперь мне кажется, что на свете есть вещи важнее его… Ну, словно бы рынок, — как детство. Каждое детство, — как счастье… Но после него обязательно начинается взрослая жизнь.

— Час от часу не легче, — озабоченно сказал Иван, — значит, ты хочешь сказать, что рынок, на котором ты можешь зарабатывать чудовищные бабки, это так, — детская шалость, невинное ясельное общение… Теперь ты повзрослела, поумнела, — и стала годна для каких-то других предметов, более серьезных.

— Может быть, так…

— Маша, — сказала назидательно Иван, — ты только подумай, что говоришь, до какого кощунства ты докатилась… В своих словесных упражнениях. Ты же утверждаешь, что существует нечто, серьезней той кучи бабла, на которой ты сидишь, как деревенская баба на возу с сеном.

— Ну, я так иногда чувствую, — оправдываясь, сказала Маша. — У меня все время тяжело на душе, темно… Может, мне все кажется. Но я должна сказать, потому что это касается и тебя… Мне кажется, что в Англию мы не поедем.

— А куда?

— Не знаю. Куда-то дальше.

— В Америку? — спросил Иван. — Тогда мне нужно переходить на американский английский, а у них там один сленг. Афро-азиатский… Это трудней.

— Нет, не в Америку, куда-то дальше.

— Дальше только Австралия и Новая Зеландия… Край цивилизованного человечества.

— И не в Австралию…

— Нас что, убьют? — горестно спросил Иван, откладывая в сторону вилку.

Он рассматривал Машу, как какую-нибудь простушку из второго класса, которая решила его надуть. Но не знает, что все ее наивные ухищрения, все давно уже прошли, еще в третьем.

— Не знаю.

— Мишка живой?

— Не знаю.

Иван облегченно вздохнул:

— Ты ничего не знаешь, а предчувствия всегда лгут. Это — аксиома… Наличие предчувствий, — признак душевной старости… Еще это бывает от нервного переутомления… Нужно лучше питаться, и чаще бывать на свежем воздухе. Еще лучше, — заняться спортом. Шопингом каким-нибудь.

— Ты, Ванечка, можешь остаться, тогда с тобой ничего не случится… Мне кажется, сегодня как раз такой день, когда нужно делать выбор. Потому что потом уже ничего изменить будет нельзя.

— Я тебя не понимаю, — сказала Иван.

— И я ничего не понимаю, — ответила Маша, и опять стала смотреть в окно, где две вороны уселись на голую ветку тополя, — кроме двух вещей: что в Англию мы не попадем, и что вот сейчас тебе нужно решить, ехать со мной, или остаться.