Когда Макбейн опустил трубку, я увидел его побледневшее лицо.

— Сделка была заключена еще три дня назад, но только сейчас они удосужились сообщить нам об этом. — И, посмотрев на каждого из своих сотрудников, он продолжил: — Полагаю, что по условиям продажи все старшие сотрудники останутся на своих местах. Те, кто стоит ниже, могут оказаться уволенными. — Побарабанив пальцами по столу, он снял телефонную трубку: — Мисс Харкорт, соедините меня, пожалуйста, с мистером Консидайном из „Рокланд“. — Когда того разыскали, Макбейн проговорил: — Это опять Джон Макбейн. Поскольку мистер Корнуолл не удосужился проинформировать меня лично о продаже издательства, я также не считаю себя обязанным сообщить ему лично о своем намерении. Передайте ему, когда он найдет для вас время, что я слагаю с себя все полномочия, связанные с „Кинетик“. И объясните, что это было официальное заявление об отставке.

В наступившей тишине я изучал лица присутствовавших и видел, что на глазах у одних выступили слезы, другие хлюпали носом, остальные выглядели просто потерянными. Ивон, сидевшая крепко стиснув зубы, оказалась первой, кто высказала то, что было у всех на душе:

— Мы все должны уйти в отставку. Я, по крайней мере, считаю так. В прошлом месяце я обещала остаться, но при таком отношении — пошли они к черту! Я уверена, что большинство моих писателей присоединятся ко мне.

Когда такие же заверения последовали от других, Макбейн удивил всех, выступив в духе завзятого официального представителя издательских кругов:

— Друзья, друзья! Не принимайте поспешных решений только потому, что я ухожу. Мне часто приходилось слышать угрозы редакторов: „Все мои писатели уйдут со мной“, но они редко когда уходили. В девятнадцати случаях из двадцати, поразмыслив, они трезво оценивали, где лежат их интересы, и оставались. Кроме того, „Кастл“ унаследует солидный пакет уже подписанных контрактов, и, поверьте мне, новые владельцы, обладающие тонким нюхом, ударятся во все тяжкие, чтобы добиться их соблюдения. Мы были солидной и порядочной компанией, и я уверен, что в новых условиях ей удастся сохранить прежний имидж. Оставайтесь на своих местах, умоляю вас. — Когда утих возмущенный ропот, он сказал с присущим ему юмором: — Не пытайтесь избежать неминуемого. В начале этого века мой дед содержал платную конюшню. Когда появился автомобиль, он не стал восставать против Генри Форда. Вместо этого он продал своих лошадей, купил „форд“, а конюшню превратил в доходный магазин по продаже автомобилей Форда.

Когда один из редакторов заметил, что Форд, однако, был американским патриотом, Ивон, выросшая в трудовой семье, где Форд был известен прежде всего как противник профсоюзов, проворчала:

— Было немало и таких, кто в этом сомневался.

В этот мрачный момент одна из молодых редакторш оживленно заявила:

— У ирландцев на похоронах всегда принято закусывать, а поскольку это и есть похороны, то я, будучи ирландкой, пойду принесу пива с бутербродами. — Я заметил, как Макбейн передал ей две десятидолларовые бумажки.

Пока она ходила, одна из женщин сказала:

— Я следила за этим с самого начала, и что больше всего возмущает меня, так это презрение к книгам, неспособность сбыть солидное издательство покупателю из своей страны и неуважение и даже насмешка, с каким денежные тузы отнеслись к господину Макбейну. Я чувствую себя так, словно унизили меня лично, поэтому скажу вам открыто: господин Макбейн, если вы решите перейти в другое издательство, ваш Редакционный совет последует за вами, если вы пригласите его.

Не разделявший подобной уверенности Макбейн откликнулся на это чуть ли не смеясь:

— Может быть, кто-то и пошел бы, но большинство все же смекнут, что рабочие места в наше время на дороге не валяются.