Вашему роману явно недостает какой-то сцены, которая сгустила бы краски, может быть, даже привнесла бы в него некий оттенок трагедии. Ему просто необходимо это, иначе роман останется легкой комедией.
Я видела, как у Дженни пропадает решимость отстаивать свое детище, и, к моему удивлению, она пробормотала:
— Согласна, — удивив меня своим отказом защищаться.
— Давайте вместе подумаем над образом одного из футболистов или, может быть, поэта (хотя я не жду от него ничего особенного)… С ним могло бы произойти какое-то решающее… происшествие, и это было бы шоком для читателя. Давайте для начала подумаем, что это может быть за происшествие.
— Нет, — возразила Дженни неожиданно убежденно. — Сначала займемся игроком, потому что мне не хотелось бы, чтобы поэт появился в романе слишком рано и задавал бы общее настроение.
Мне понравилась ее агрессивность. Интуитивно я чувствовала, что направляю ее поиск оптимального решения по верному пути.
— Можно изменить порядок появления персонажей. — предложила я.
— Исключается. Он тщательно выстроен. Такого рода изменения… — она остановилась, — они перевернут всю шкалу ценностей.
— Я рада это слышать. Значит, мысль у вас работает… и есть внутреннее чутье.
— Итак, я думаю, что мы остановимся на пятом номере, — сказала Дженни. — Вы правы: поэт ничего нам не даст. К тому же я влюблена в гориллу из Небраски. «На выездные игры мы перевозим его в клетке».
— Мне нравится это. Ну, остановимся на пятом?
— Да.
Мы вместе пробежались по перечню печальных происшествий, которые обычно сопутствуют спортсменам, и я предложила:
— Может быть, его ловят на употреблении наркотиков или стероидов за две недели до того, как будет определяться лучший игрок, которому присуждается премия Хейсмана.
Но она отвергла это:
— Уже было. Бен Джонсон и Олимпийские игры.
— Он связывается с аферистами, они исчезают, а его разоблачают?
Она опять покачала головой:
— Нет, мелодрама Пита Роуза слишком долго смаковалась телевидением. — И, желая потрафить мне в расчете на дальнейшие подсказки, она сказала: — Вот уж чего не ожидала, миссис Гарланд, так это того, что вы так хорошо знаете спорт.
— А почему бы нет, — ответила я. — Мой муж был королем спорта здесь, в Мекленберге. «Таймс» бичевала его за то, что он тайно предоставлял футболистам стипендии. А не может быть такого, что у вашего парня больные родители, которые не могут позволить себе лечение по причине бедности? Хотя нет, это тоже было в одном из телеспектаклей на прошлой неделе.
— Черт, вы знаете и литературу, и спортивные передачи на теле видении. Вас надо опасаться втройне.
— Это как раз то, что поддерживает тебя, когда тебе перевалит за седьмой десяток.
В тихом отчаянии мы отметали один замысел за другим, пока я не предложила:
— Пойдем прогуляемся по лужайке.
Прохладный октябрьский воздух словно подстегнул ее:
— Черт, это же настоящая футбольная погода! — воскликнула она и, прищелкнув пальцами, добавила: — Ладно, не такие уж мы недотепы, чтобы не справиться с этим делом.
Но мои мысли были заняты в тот момент другим. Медленно подбирая слова, я проговорила:
— Больше всего меня раздражает в университетском спорте, каким я его видела, когда был жив мой муж, и вижу сейчас по новостям, отнюдь не то, что ловкие тренеры имеют миллионы долларов в год побочных доходов от телевидения, выездов в лагеря, протаскивания спортсменов в учебные заведения, в то время как их игроки не получают ничего. |