|
Всё это необычайно взволновало дядю. Уже где-то на середине Антон Петрович встал из-за стола и, скрестив руки на груди на манер шиллеровского Моора, стал мерно прохаживаться от рояля к бюсту Вольтера и обратно, глаза его загорелись, массивное лицо все как-то подобралось, он весь словно напружинился и, казалось, сам готовится через мгновенье выйти на сцену. Роману тут же передалось его состояние, кровь прилила к щекам, глаза блестели. Все мол-ча слушали его, а когда он кончил, тишина повисла в гостиной, лишь поскрипывали половицы под дядиными ногами. – Да… – проговорил наконец Антон Петрович, – молодцы. И, помолчав, серьезно добавил: – Спасибо тебе, Рома. Надо будет съездить посмотреть. Молодцы, черти! После этой фразы все сразу ожили, заговорили и задвигались. – Ах, как чудно. Я так давно не была в театре! – Я тоже видал нового «Кречинского», правда, не премьеру. – Театр дело богоугодное, а как же. Только поменьше бы разных водевилей, где барышни ноги задирают… – А я, Антон Петрович, помню вашего Кречинского! Тогда мы на Рождество гостили у Ко-раблевых и пошли в театр. И что вы думаете, как они нас приглашали – на «Свадьбу Кречинско-го»? Ничего подобного! Пойдемте, говорят, сегодня Воспенников играет! – А как ты, Антоша, помнишь, Расплюева вытолкнул слишком сильно, а он, бедняга, в де-корацию вломился! Господи, то-то хохоту было! – Антон Петрович, я вас тоже помню. Я в ту пору совсем был мальчиком. А ту фразу: «Эге! Вот какая шуточка! Ведь это…» – «Ведь это целый миллион в руку лезет! – громово подхватил Антон Петрович, мгновен-но преображаясь в Кречинского. – Миллион! Эка сила! Форсировать или не форсировать – вот вопрос! Пучина, неизведомая пучина. Банк! Теория вероятностей – и только. Ну, а какие здесь вероятности? Против меня: папаша раз. Хоть и тупенек, да до фундаменту охотник. Нелькин – два. Ну, этот, что говорится, ни швец, ни жнец, ни в дуду игрец. Теперь за меня: вот этот вечевой колокол – раз! Лидочка – два! И… да! Мой бычок – три! О, бычок штука важная, он произвел отличное моральное действие. Как два к трем. Да! Надо полагать – женюсь. Женюсь!» Резким движением он скрестил руки на груди и замер, обведя присутствующих самодо-вольными и наглыми глазами. Все зааплодировали: – Браво! – Браво! Антон Петрович, браво! – Bis! Превосходно! – Чудно, право, чудно! Антон Петрович медленно, с достоинством поклонился, его седые пряди красиво свесились вниз. В это время в двери показалась кухарка Воспенниковых Арина с большим фарфоровым блюдом в руках. После одобрительного кивка Лидии Константиновны она внесла его и поставила на стол. – Ааа! – оживился Антон Петрович, садясь на свое место. – А вот и наше овощное рагу a la Крутой Яр! Прошу. Наклонившись над столом, он снял крышку с блюда, и чудный аромат тушеных овощей наполнил гостиную. – Ну, Лидия Константиновна, вы просто змий-искуситель! – воскликнул отец Агафон. – Батюшка, не беспокойтесь, все на постном масле… – Ой ли? Ой ли? – тряс головой батюшка, принюхиваясь. – Вон эдак шибает-то! Арина тем временем, переменив приборы, вышла. Выпили еще и принялись за рагу, на этот раз уже молча. Роман ел с удовольствием, его собственный рассказ и импровизация Антона Петровича сильно подействовали на него, и он был сейчас, что называется, в духе. Ему хотелось каких-нибудь событий, и воображение его интенсивно работало. Он думал о Зое, о том, как они встретятся, что она ему скажет и что он скажет ей, как они будут вместе гу-лять по лесу или кататься на лодке по реке до озера. Но эти мечты о девушке, в которую он был влюблен три года назад, сопровождала посто-янная внутренняя тревога, словно горький привкус отравлял прекрасный напиток. |
