|
Тот, отфыркиваясь и переминаясь с ноги на ногу, покосил на Романа черным как смоль глазом, протянул морду над старой, облизанной и обглоданной не одним поколением лошадей переборкой, и, взяв мягкими, словно бархатными, губами сахар, захрустел им. – Ну вот и познакомились, – гладил Роман его по красивой морде с белой звездочкой на лбу. – Кататься поедем? Жеребец грыз сахар, поглядывая на Романа. Уздечки и седла висели вдоль стены на креп-ких кованых гвоздях. Роман снял уздечку, сразу отыскал свое любимое седло, которое, кстати говоря, было единственно приемлемым для езды, ибо остальные давно пора было выбросить. Надев узду на морду Орлика, Роман отпер переборку и повел коня на двор, неся в левой руке седло. Стэк он по привычке заткнул за голенище сапога. Орлик шел за Романом, подрагивая мышцами плеч и отфыркиваясь. Роман вывел его с конного к палисаднику, оседлал, достал из кармана куртки легкие зам-шевые перчатки, натянул на руки, вынул стэк и, продев левую ногу в стремя, ухватившись за луку седла, сел на Орлика. Конь всхрапнул, дернулся и, скаля зубы, прянул вперед, уши его торчали словно рожки. – Спокойно! – натянул повод Роман и сжал ногами Орлика. – Что, норовист Буцефал? – раздалось сверху, и Роман заметил Антона Петровича, стоя-щего на балкончике, расположенном над террасой. – Ничего, справлюсь, – усмехнулся Роман, отклоняясь назад и хлопая коня ладонью по крупу. Орлик заржал и взял легкой рысью. – «Весна, весна его сердце тревожит!» – продекламировал Антон Петрович, простирая руку перед собой. – Счастливый путь! – Счастливо оставаться, дядюшка! – крикнул удаляющийся Роман. Орлик взял наметом, они миновали толстые старые дубы, росшие неподалеку от дома Воспенниковых, и оказались на дороге, ведущей через поле к бору. Роман привстал на стременах и слегка ударил Орлика стэком по крупу. Конь сразу пошел растяжистым ровным галопом, воздух засвистел под полями Романовой шляпы. Роман обожал верховую езду. Научившись ездить еще мальчиком, он не упускал ни малейшей возможности скакать вер-хом навстречу крутояровским просторам, минуя поля, перелески, углубляясь в лес. Езда на лошади будила в нем радость, будоражила душу и воображение. В юности он представлял себя то Ланселотом, то королем Артуром, то смелым и бесстрашным Тристаном, пробирающимся сквозь лес к замку своей возлюбленной. Сейчас же Роман просто с удовольствием отдавался езде, радуясь прекрасной солнечной погоде, вешнему воздуху, простору полей, раскинувшихся во все стороны, молодому горячему коню и сознанию того, что сегодня ночью будет чудесный праздник, самый любимый и таин-ственный. Орлик легко скакал, хрипло и шумно выдыхая, в нем чувствовалась порода и сытая легкая жизнь скакуна, шея которого никогда на знала хомута. Миновали середину поля, а бор, казалось, оставался на том же самом месте; ни приближа-ясь, ни отступая, он лежал на горизонте зелено-голубой лентой, словно пояс, сброшенный лес-ной богиней Дианой. Справа, шагах в двухстах по другой дороге тащилась чья-то телега, которую Роман не сра-зу заметил. Мужик, сидящий в ней, снял шапку, махнул ею Роману. Роману показалось, что это Сидор Горбатый, но он, не обращая внимания на мужика, скакал дальше, наслаждаясь просто-ром и волей. Дорога уже пошла под уклон, замелькали знакомые овраги, показался край поля с зарос-лями ивняка. Бор был близок. Роман смотрел на него глазами художника, замечая, как по мере приближения исчезает в сосновых кронах голубое, уступая место зеленому, как явственно про-ступают оранжеватые стволы и наливаются коричневым проемы меж стволами. Он ударил Орлика еще раз, пролетел сквозь кустарник, проехал выжженную пожаром про-секу и совсем возле бора натянул повод. Орлик остановился, всхрапывая и перебирая ногами. Опустив повод на луку седла, Роман любовался высокой частой стеной могучих сосен, вставших у него на пути молчаливой суровою ратью великанов. |
