..
«Ника Самофракийская!» — говорил Даниель... «Богиня!»—говорил Даниель... «Русалка!» — говорил Даниель... Это было давно. Мартина смотрела
на себя в зеркало: вот она, вся с головы до ног. Как будто ничего не переменилось: безупречная чистота лба, овал щек, линия бровей... Появись
хоть намек на морщинку, можете быть уверены, Мартина сразу бы заметила, она так внимательно разглядывала себя каждый божий день... Морщин не
было. Дело не в этом. Не из-за какой-то там морщинки Мартину вдруг как током ударило: ей уже не двадцать лет! И это видно! Ей уже не двадцать
лет! Мартина смотрела на себя... Она что-то упустила, что-то незаметно просочилось, пробралось, видно, она не убереглась. Мартина откинулась
назад, сначала отошла от зеркала, потом снова резко повернулась, чтобы захватить себя врасплох. Она себя не узнавала! Кто эта женщина с
нездоровым цветом лица, с жестким напряженным взглядом? Она очень внимательно рассматривала все в отдельности, но упустила целое. Она не
приобрела морщин, но что-то потеряла... мягкое, нежное, женственное. Мартина попробовала улыбнуться, обнажила свои здоровые, крепкие, белые
зубы... но верхняя губа как будто стала тоньше, челюсти выдавались сильнее. Мартина неожиданно вспомнила своих сводных братьев, этих веселых
лягушат... когда она улыбнулась, вдруг проглянуло фамильное сходство! Старость подкралась к ней, она грызла, сосала ее, как червяк, проникший в
спелый, красивый, сочный плод...
Мартина легла спать в восемь часов, не совершив вечернего туалета, разбросав одежду по ковру... Она заболела, это ясно. Ее тошнило, как во
время качки на пароходе. Пришлось бежать в ванную. Какая тоска! Она снова легла. Развод. Если эта мысль пришла в голову Жинетте, другие,
наверно, тоже так думают, люди говорят между собой: почему они не разводятся? Может быть, Даниель хочет с ней развестись? Оставить ее навсегда!
«Пресвятая дева...» — Мартина прижала руки к груди, но страшная, режущая боль в печени отвлекла ее от горестных мыслей: у нее просто печень не в
порядке, вот оно что. И нет телефона, некого послать за доктором.
Боль утихла. На вид — уже не двадцать лет... потому только, что она больна. Все дело в этом. «Тебе уже не двадцать лет...» Как она это
сказала. Жинетта. Помимо смысла, было еще в этой фразе нечто неотвязно преследовавшее Мартину... интонация... Интонация Даниеля! Да! Точно,
Жинетта и Даниель! Мартина испытала необычайно горькое чувство, оно пронизало все ее тело; так стакан, который уронили, весь разлетается
вдребезги. Из чего же она сделана, почему куски держатся, не распадаются... из плексигласа... Прогресс!..
Как в приходо-расходной книге, Мартина начала проверять столбцы, дней и часов: приезды и отъезды Даниеля, посещения Жинетты... слова,
свидания, интонации... Подобно всем обманутым женщинам, она поздно спохватилась. Она была доверчива, глупа, хорошо относилась к этой девке
Жинетте. К этой девке, о которой в «Институте красоты» говорили, что непонятно, как она умудрилась попасть туда, ведь там все женщины были
порядочные, хорошо воспитанные...
Уличная девка! Но мужчины любят проституток, бесстыдниц, которые бегают за ними, набрасываются на них и делают с ними бог знает какие
гадости... Как ее мать Мари, все равно с кем!
Даниель сам никогда бы не унизился... Она обратится в полицию, должны же существовать законы против женщин, разрушающих семью. |