Изменить размер шрифта - +
Как ее мать Мари, все равно с кем!
      Даниель сам никогда бы не унизился... Она обратится в полицию, должны же существовать законы против женщин, разрушающих семью... Жинетта!

Солдатская девка, спавшая с немцами! Почему ей не обрили голову, терпимость французов позорна... Даниель! Что она воображала? Что он

ограничивается их случайными встречами? Все эти годы... Что она знает о нем, о людях, с которыми он встречается... О чем она только думала? Ни о

чем, она ни о чем не думала, она была так далека от мысли... Разве думаешь о своей смерти? А если начнешь думать, то как же жить? Как ей жить

теперь с этой мыслью? Тогда что же... покончить с собой? Устраниться, а они пусть продолжают? Уступить место Жинетте? И другим, всем другим?..
      Мартина встала. Печень успокоилась, но у нее кружилась голова, черные круги плыли перед глазами. Да и куда идти? Ее ждали на партию бриджа

у мадам Дюпон, племянницы министра. Но ведь там Жинетту не задушишь, руганью душу не отведешь, Даниеля не встретишь... Сказать бы ему все, что

накопилось у нее на сердце с самого детства, с тех пор как он с победоносным видом проезжал по деревне, уверенный в том, что девчонка — ну да,

она тогда была девчонкой — принадлежит ему душой и телом. А он плевал на нее. Жестокий и блестящий, как его мотоцикл, сильный, в каске, в

сапогах... Значит, он думает, что так просто от нее отделаться? Она ему еще покажет!
      
      
XXVII
Крик петуха
      
      Даниель ехал к Мартине, не переставая думать о ней... Об анахронизме ее любви... Когда Даниель в первый раз очутился с Мартиной в комнате

отеля, он почувствовал, что перед ним разверзлась бездонная пропасть страсти, непроглядной, как лес ночью. Мартина стояла на опушке этого

темного леса, завлекая путника. Даниель последовал за ней в лес — ведь он мужчина! В XX веке не верят в призраки, Даниель был ученый, но

ученый-романтик. Ему показалось тогда, что Мартина увлекает его за собой в таинственный край, населенный фантастическими существами. Ее страсть

не была страстью серийной, пластмассовой, в ней ощущалось что-то извечное, нетленное, неповторимое. Даниеля как человека не совсем обычного — он

ведь был крестьянин и в то же время рыцарь — восхищала стойкость и непоколебимость.
      Он женился на Мартине. И тотчас же все переменилось, как в сказках после крика петуха на заре или крестного знамения: колдовство

рассеялось, все приняло обычные житейские формы. Его жена, Мартина, превратилась в обыкновенную мещанку, сухую, эгоистичную. Желания у нее были

пластмассовые, а мечты нейлоновые. Его Мартина-пропадавшая-в-лесах очутилась среди современных удобств, с относительно хорошим заработком и

безотносительно большими долгами, дурацкими заботами и таким узким кругозором, что просто диву даешься, как она могла существовать, не натыкаясь

на каждом шагу на стены своего удивительно тесного мирка. А ведь Даниель восхищался когда-то ее умом, ее способностью ориентироваться в самых

различных областях жизни... и в торговле, и в искусстве она очень быстро усвоила так называемый хороший тон и научилась правильно говорить...
      Теперь он видел, что все это только благодаря ее исключительной памяти; лошади, например, память вполне может заменить ум, но для

человека... То, что Мартина была бы способна выучить наизусть малую и даже большую энциклопедию, ничего не доказывает. В конце концов она просто

одержимая, и Даниель принадлежит к числу ее маний наряду с приверженностью к порядку, опрятностью, бриджем.
Быстрый переход