|
Мартина, всегда пунктуальная, будет спешить на работу. Даниель открыл дверь своим ключом. Направо, в спальне, горел свет, налево была распахнута дверь в кухню, тоже освещенную. Даниель позвал: — Мартина! — и вошел в спальню. Там царил странный беспорядок: на полу валялась одежда, постель была смята... Мартина вышла из ванной в ночной рубашке, с растрепанными волосами, осунувшаяся. — Что тут происходит? — Даниель с удивлением смотрел на Мартину, оказавшуюся в таком необычном для нее виде. — Я больна, — Мартина повалилась на постель. — Что с тобой? Что у тебя болит? — Видимо, печень... — Ложись как следует, под одеяло!.. Надо тебе что-нибудь? Грелку? Мартине понадобилось бы все что угодно, лишь бы Даниель занялся ею. Грелка, которую он ей принес, была бальзамом на ее раны, и то, как он поправил одеяло, подобрал с пола одежду, поставил рядом ее туфли, одну из которых нашел под стулом, а другую у двери... «Видно, очень тебе было больно, — говорил он, — ты не измерила температуру? Не позвать ли все-таки доктора?» А может быть, он все еще любит ее? И не изменял ей ни с Жинеттой, ни с другими? Интонация — еще не очень большая улика, ее не приняли бы во внимание на суде. Даниель расхохотался бы, назвал бы ее сумасшедшей. Грелка разливала по телу Мартины блаженное тепло, и оно подступало к самому сердцу. Даниель растрогался, увидев на глазах у Мартины слезы. — Тебе все еще больно, моя девочка-пропадавшая-в-лесах? — Нет, я плачу потому, что мне уже не так больно... Даниель понимающе покачал головой. — Какая гадость эти приступы печени... Я тебе приготовлю чаю. — Нет, ложись сюда... Даниель покорно разделся, лег и обнял Мартину. Она опять принялась плакать, но это были благодатные слезы, теплые, как грелка; огромное счастье таяло у нее в сердце, как сахар, и горячая кровь разносила его по всему телу. Разве можно убить человека из-за какой-то интонации? Теперь она будет на страже, будет наблюдать, следить. В этот вечер, боясь, что известие об отъезде дурно отразится на Мартине, Даниель ничего ей не сказал. Утром она встала, как обычно, в семь часов. Потихоньку, не открывая занавесок — пусть Даниель еще немного поспит, пока она одевается в ванной и приготовляет завтрак... Даниель не спал, он раздумывал, как сообщить ей о своем отъезде, мирно поцеловать ее на прощание... Бедная Мартинетта! Мартина поставила на кухонный стол чашки для завтрака, кофейник, сахарницу — тщательно выбранный сервиз на двоих из толстого фаянса фисташкового цвета снаружи, черного внутри. У этих чашек были такие коротенькие ручки, что Даниель уронил свою в тот же день, когда был куплен сервиз, и злосчастная ручка отбилась, Мартина не переставала огорчаться из-за этого уродства, и как Даниель ни уверял, что он предпочитает чашку без ручки, Мартина, не выносившая ломаных вещей, мечтала о новом сервизе на двоих. Она уже приглядела один у Примавера... Даниель двумя руками держал свою чашку без ручки. Как Мартина любила его по утрам, когда он сидел вот так, в смятой пижаме, поджав под себя одну ногу и дуя на горячий кофе, пока она намазывала ему хлеб маслом. |
