Изменить размер шрифта - +
«Собачья мамаша» собирала тарелки. Доминика уже ушла. Дети играли во дворе,

девочка прыгала и отчаянно кричала, она была похожа на воздушный шар, оторвавшийся от веревочки. Она вся отдавалась игре. Мартина, стоя в

дверях, смотрела, как рабочие вышли через ворота в поле и дальше на плантации роз. Они шли, как на прогулку. За ее спиной «собачья мамаша»

беседовала со своими подопечными — собаками. Может быть, она воображает, что Мартина собирается возиться с посудой! Даже в Париже, где были

удобства, облегчающие работу, никогда бы мама Донзер не позволила Сесили или Мартине портить себе руки. Но когда Мартина обернулась, в кухне уже

хозяйничала здоровенная баба, которая по локоть запустила руки в лохань с дымившейся водой. Откуда она взялась? Она сказала серьезно:
      — Здравствуйте, мадам Даниель.
      Мартина поднялась к себе в комнату.
      Она легла в страшном беспокойстве, не зная, что с собой делать... и ведь никто, кроме нее, не беспокоился, как будто бы Даниель не исчез,

сказав, что пойдет пройтись. Ну, будет об этом, ведь вот он — вернулся, живой, пыльный и потный после ходьбы по такой жаре. Он появился к ночи,

когда внизу на кухне все стихло. Мартина не спустилась к обеду, и никто за ней не пришел. Очевидно, здесь так принято: никто вами не занимается.

Ночь была тиха, как завод, когда машины остановились, рабочие УШЛИ. Ночь вернула ей Даниеля.
      Лежа на спине поверх простынь, скрестив на груди Руки, усталый и мрачный, он говорил, говорил:
      — Это Бернар виноват. С детских лет, что бы он ни делал, все всегда направлено против меня. А я ему никогда  зла не причинял, это что-то

непонятное, какая-то врожденная ненависть. Я уверен, он и заодно с бошами был только потому, что я боролся на другой стороне. И если бы мне

сказали, что это он меня выдал, я бы не удивился.
      Мартина дотронулась до Даниеля прохладной ласковой рукой: ему больно, бедный, бедный...
      — Послушай! — Даниель приподнялся, чтобы придать больше веса тому, что собирался сказать. — В прошлом году, тоже летом, он выкинул в окно

пробирки с тычинками, которые я собрал и положил сюда, в ящик стола, где темно и тепло. Вхожу и вижу — ящик приоткрыт, у меня сразу возникло

предчувствие, и действительно, ящик был пуст! Я даже не знал, где искать, кинулся к окну: все валялось внизу, разбитое вдребезги! И я, как

сегодня, бросился вон из дому. Я бы его убил. Потому что я знал, я был уверен — это Бернар! Тогда я опять собрал пыльцу, время еще не ушло.

Приготовил на кустах розы для опыления и прикрыл их бумажными колпачками от посторонней пыльцы, чтобы скрестить их, как мне требовалось. И вот в

тот день, когда я пришел с пыльцой и кисточкой, чтобы положить пыльцу на пестики... Это был идеальный день, теплый, солнечный, безветренный...

слушай, Мартина! С подготовленных мною роз кто-то снял бумажные колпачки! Все пропало. А начинать сначала было поздно — плоды не успели бы

созреть. Я потерял год, целый год... Из-за этого чудовища!
      Даниель резко перевернулся на живот. Мартина прошипела сквозь зубы «сволочь», как это сделала бы Мари, ее мать.                            

                  — Но у меня даже нет доказательств, что это он.
Быстрый переход