|
После четвертого мужчины Цендри перестала считать их, она молча отдавалась выходящим из моря участникам ритуала, произносящим одно и то же приветствие. После следовал обмен именами, подарок, ожерелье из раковин, драгоценный камень, изящная цепочка. Один из приветствовавших Цендри, почти мальчик, положил сбоку от нее гирлянду из лент, полученную им на состязаниях. Некоторые оставляли Цендри сразу после обмена именами, некоторые еще долго лежали рядом, лаская ее и покрывая грудь поцелуями. Один из мужчин заговорил с ней, он рассказал Цендри, что работает на строительстве плотины и что его друг попал под камнепад и ему раздробило ногу. С большим сожалением, как о своей личной беде, он говорил о том, что ему не удалось посетить берег моря.
– Мы обещали друг другу, что пойдем сюда вместе, – произнес он и горько заплакал. Цендри испугалась, ей вдруг показалась неприятной мысль о том, что мужчины могут спариваться здесь точно так же, как это делают женщины, но она быстро успокоила себя. «Стремление к совместной жизни, инстинкт дома и семьи несвойственен мужчинам, – подумала Цендри. – Они способны к дружбе, долгой и крепкой, но это не любовь». Еще один юноша плакал у нее на груди, повторяя, что находится в мужском доме всего несколько лун и что Цендри удивительно напоминает ему мать. Цендри не знала, как ей следует воспринимать такое признание, если это комплимент, то он довольно необычен. Внезапно она вспомнила слова из песни: «Лишь дважды я испытывал блаженство, и дважды меня прогоняли прочь. В первый раз это было, когда моя мать извергла меня из своего чрева. Во второй раз это было, когда меня изгнали из дома моей матери». «Вероятно, почитание образа матери здесь имеет глубокие корни. Мать навсегда остается в сердце мужчины Изиды, и каждый контакт с женщиной только усиливает боль о потерянном рае, о жизни в обществе женщин. И каждая женщина кажется мужчине матерью», – размышляла Цендри. И действительно, в обществе, где никто не мог сказать, кто его отец, единственно почитаемым человеком остается мать. «Теперь понятно, почему Миранда так удивилась, когда я спросила ее об отце будущего ребенка», – подумала Цендри. «Но тогда ничто не мешает сыну встретиться со своей матерью здесь. Значит, у них нет запретов на кровосмешение?» Она погладила всхлипывающего юношу, и ей остро захотелось иметь ребенка. Юноша понемногу успокоился и сначала осторожно, затем все смелее и смелее начал гладить грудь Цендри и покрывать ее поцелуями, в которых совсем не было сыновней любви. Последний мужчина, одиннадцатый или тринадцатый, Цендри уже давно сбилась со счета, опустился рядом с ней, уже когда небо осветилось первым лучом восходящего солнца. После он крепко и нежно поцеловал ее, положил возле ног свой подарок и, взяв маску и копье, торопливо ушел. Цендри лежала на песке, прислушиваясь к плеску волн. К давно погасшему костру подходили женщины, усаживались около него, обнимались и, прижавшись, клали головы на плечи друг другу. Цендри почувствовала, как Лаурина обняла ее, и внезапно ей захотелось плакать. Она посмотрела на других женщин, они целовались, ласкали друг друга. Цендри поняла, что это – часть ритуала, признание того, что, несмотря ни на что, самые глубокие и нежные чувства женщина может испытать только к женщине. Лаурина целовала Цендри в лоб, щеки и губы. – На этот раз, я думаю, у меня родится малышка. В прошлом году я пришла с берега пустой. Моей дочери уже десять, мне так хочется понянчиться с младенцем. Цендри крепко прижала ее к себе и ответила шепотом: – Я буду очень рада, если у тебя появится девочка. Ей вдруг самой захотелось забеременеть, но это было невозможно. Бракосочетавшись, они с Далом решили повременить с детьми, и Дал согласился на временную стерилизацию, чтобы избавить от этого Цендри, но она тоже сделала себе стерилизацию, хотя Дал не одобрял ее решения. |
