Пока Ру передавал инструмент Миранде, Ванайя наполнила вином бокал и поднесла его к губам своего любимца.

– Пей, мой маленький, – сказала она. – Ру доставил нам удовольствие и заслуживает награды.

Слащавое сюсюканье Ванайи, ее похотливая улыбка и горящие глаза, ее обращение с Ру – все вдруг показалось Цендри невыносимо отвратительным, и она брезгливо отвела глаза. В свое время она читала в учебниках, что при соприкосновении с иными, чуждыми культурами подобные чувства испытывает почти каждый ученый, для описания подобного явления существовал даже какой‑то научный термин, но Цендри его забыла. «А может быть, я просто устала?»

Поведение Цендри не ускользнуло от остреньких глазок Ванайи, она укоризненно посмотрела на нее и, четко выговаривая слова, произнесла:

– Вы, я вижу, очень устали, Цендри. Длительное путешествие утомило вас.

– Да. – Цендри согласно кивнула.

– Тогда идите и отдыхайте.

– Прежде чем мы оставим вас, могу ли я попросить разрешить нам начать исследование Руин?

Ванайя сокрушенно вздохнула.

– Увы, землетрясение принесло много разрушений, и мне придется несколько дней много работать. К сожалению, в ближайшее время я не смогу проводить вас. – Она многозначительно помолчала. – Возможно, чуть позже, когда освобожусь, я отведу вас туда. Это святое место, – пояснила Ванайя, – поэтому вас следует должным образом представить. Ну а после этого вы уже сможете начать работать там самостоятельно.

Слушая Ванайю, Цендри догадалась, о чем ей хотела сказать Проматриарх. Вежливость вежливостью, но в Руины – ни ногой.

«Но почему? Ах да, я совсем забыла, это же их самое святое место. Ну тогда вполне естественно. Нет, совершенно неестественно и абсолютно непонятно. Во всяком случае, неубедительно.

А если предположить, что против исследования Руин выступает не Махала, а сама Ванайя? Тогда все становится понятным. Для чего, нам, собственно, нужна Ванайя? Вот теперь все стало на свои места».

К такому мнению Цендри пришла, поднимаясь с Далом в свою комнату. Она без особого энтузиазма ожидала, что Дал разразится проклятиями по поводу отказа работать в Руинах, но, к ее удивлению, Дал был на редкость молчалив и задумчив.

– Тебе доводилось слышать подобный голос? – спросил он Цендри, когда они вошли в свою комнату.

– Доводилось, – устало ответила Цендри. – Однажды на Университет приезжал хор «Орфей», там был похожий баритон.

– А эта старая мымра обращается с ним как с канарейкой. Меня так и подмывает устроить ему побег на Университет. Правда, это может повлечь за собой дипломатический кризис. – Он покачал головой. – Наверное, здесь существует наказание за оскорбление чувств Проматриарха. Да, кстати, что касается спутников… – Дал обнял Цендри.

– Все зависит от твоего поведения, – перебила его Цендри. – Я могу позволить тебе спать со мной в уголке, а могу и не позволить. – Она засмеялась и обняла Дала. – Запомни, если мне что‑нибудь не понравится, будешь ночами лежать у моих ног.

Дал поднял смеющуюся Цендри на руки и понес в альков, где было много удобней, чем на узкой высокой кровати, на которой и спать‑то было опасно.

– Кажется, только в этом мире я тебе по‑настоящему нужен, – тихо произнес Дал и стал целовать Цендри.

– Как ты можешь говорить так, – прошептала она, прижимая к себе Дала. – Я думаю, что здесь у нас будет второй медовый месяц.

В шутке Дала была доля горькой правды, такая большая, что Цендри его фраза совсем не показалась смешной.

Цендри долго не спалось.