Лаурина молча кивнула, и Дал снова углубился в составление плана. Он скрупулезно вписывал в книжку все действия, как он называл, «нашей исследовательской группы», не выпуская из виду ни одной мелочи. Последним действием в исследовании Руин было намечено попытаться войти внутрь структуры.

Цендри ничего не записывала, она просто включила звукозаписывающее устройство и внимательно слушала, с какой ясностью и четкостью Дал, всего лишь после одного дня пребывания на Руинах, представлял их будущую работу. Она смотрела на Дала, напоминавшего ей сейчас военачальника, разрабатывающего тактику и стратегию прорыва в тайны «Нам‑указали‑путь».

Закончив, Дал поднялся, зевнул и, с хрустом потянувшись, сказал Цендри:

– Пожалуй, пора возвращаться, вкусный ужин нам сейчас совсем не помешает. Пойдем, Цендри? – И Дал стал спускаться.

Цендри кивнула и поднялась, за ней встала и Лаурина. Посмотрев на нее, Цендри заметила, что лицо ее стало бледнее и морщинистее обычного.

– Что с тобой? – испуганно спросила Цендри. – Лаурина, тебе плохо? Ты переутомилась?

– Нет, – прошептала девушка. – Нет, Цендри, совсем не то. Ты знаешь, я испугалась. Я и сейчас очень боюсь, – она прижалась к Цендри и зашептала так, чтобы шедший впереди Дал ничего не расслышал: – Цендри, я никогда не думала, что мужская особь способна рассуждать логически. Я даже не подозревала, что в ней может быть столько здравомыслия, ты понимаешь? – Лаурина смотрела на нее полными ужаса глазами. – Взрослая, зрелая в половом смысле особь, и такой рассудок. Вот что меня так напугало и потрясло.

– Лаурина, разве я не говорила, что мой, – Цендри запнулась, – спутник – ученый магистр Университета?

– Это я понимаю, – проговорила Лаурина. – Там, где правят мужчины, степень их учености выше, так должно быть. Но дело совсем в другом. Когда об этом только знаешь, но не видишь – это одно, но когда видишь перед собой живое свидетельство – это совсем другое. Может быть, я говорю примитивно, слишком прямолинейно, но, когда я слушаю твоего спутника, я вижу настоящую науку, настоящий ум. Меня это пугает, Цендри, и знаешь почему? Потому что я начинаю понимать, что я глупее этой особи, взрослой мужской особи. Мне постоянно внушали, что из‑за своего постоянного и очень сильного полового влечения она не способна думать. И тут я вижу обратное. Но страшнее сознание того, что я никогда не стану образованнее, умнее этой особи. Но тогда чем я выше ее? Только тем, что я женщина? Но разве это может быть достоинством? Цендри, скажи мне прямо – что ты решила сделать с нами? Ты не ответишь, нет, но я знаю твою цель. Ты хочешь показать нам, что наше образование ничего не стоит, ты специально демонстрируешь нам мужскую особь, превосходящую нас в смысле учености.

– Не думаю, что система понятий может рухнуть только потому, что кто‑то сомневается в ее правильности, – возразила Цендри. Внезапно она догадалась, что так мучает Лаурину. «Вся ее жизнь построена на убеждении в превосходстве женщины над мужчиной. В ее сознании мужчина – это ничтожество, неспособное достигнуть уровня умственного развития средней женщины».

Дал часто рассказывал Цендри о Пионере. Там когда‑то думали, что женщина слабее мужчины, и, когда увидели, что она может быть и сильнее и выносливее, почувствовали угрозу. «Вероятно, Лаурина сейчас ощущает то же самое. То, что с ней происходит, называется культурным шоком».

Цендри понимала, что в Лаурине поколеблена ее уверенность в превосходстве и исключительности. «Способна ли она безболезненно примириться с мыслью о том, что она ничем не лучше мужчины, может ли подобная ломка сознания пройти бесследно? И речь идет не о Лаурине, а обо всей Изиде, – думала Цендри.