|
- Профессор Шнельсапи! Не откажите посвятить в тайну низы, что это такое, - вдруг нарушил идиллию Баранн, причем не особо вежливо. Ноги его продолжали отбивать на месте дробь, словно их так и тянуло в пляс. - Это мозг... Препарированный человеческий орган, расчлененный... в увеличении, - отозвался старичок в черном. И в самом деле, на столах аккуратно были расставлены на подставках увеличенные части мозга, белые, напоминающие перекрученные кишки или абстракционистские скульптуры. Профессор перышком смахнул с одной из них пыль. - Мозг? - радостно воскликнул Баранн. - Ну же, господа! В честь гордости нашей! Гей, за мозг! Он поднял бутылку. - Прошу, однако, вас выпить этот тост вакхически, буколически, анаколически! Он налил всем во что попало и принялся молитвенно зачитывать этикетки экспонатов. - О, "темная извилина"! - восторженно произнес он. Остальные хором подхватили его слова, смеясь до слез. - О, "серый бугор"! О, "прослойка"! О, "пирамидальное тельце" - именно это нам и нужно! - Тельце! - восторженно заревели все. Старичок в сюртуке спокойно продолжал смахивать с экспонатов пыль, будто ничего и никого не замечал. - О, "турецкое седло"! О, "зрительный центр", - заклинал Баранн. - О, "проводящие пути"! О, "Варолиев мост"! - Эй, там, на мосту!.. - начал дрожащим голосом крематор. - "Оболочка мягкая"! "Оболочка твердая"! "Оболочка паутинная"! - причитал Баранн. - И извилина! Господа, умоляю вас, не забывайте извилины. - Осторожно, формалин, - флегматично сказал профессор Шнельсапи или, может, Симплтон? - О, формалин! - подхватили все. Они как попало похватали друг друга за руки, образовали поезд, схватили старого анатома, именуя его начальником станции, а его замшевую тряпочку флажком, а я, присев на ближайшую скамеечку, смотрел на все не слушавшимися меня глазами. В зале гудело эхо топота и пьяных выкриков. Он был едва освещен, углубления на покрывавшем его куполе, темные, похожие на огромные выпученные глаза, казалось, неподвижно взирали на происходившее. В трех шагах от меня на металлическом стояке, невзрачный и полусогнутый, стоял беззубый, почтенного возраста скелет серьезного вида, с бессильно опущенными руками. У левой отсутствовал мизинец. Отсутствие этого мизинца встревожило меня. Я приблизился. Что-то блеснуло у него на груди. У ребра, цепляясь за него дужкой, болтались толстые очки... Значит, и здесь? Даже сюда добрался, экспонатом стал почтенный старичок? Эта, третья, должно быть, последняя наша встреча... Неужели затем только, только затем все это... - Э-эх! - разошелся Баранн. - Это как раз для тебя, крематор-хранитель! "Вот место, где была когда-то Троя"! Чушь, вздор! Шнуппель-Шаппель-Драпльтон! Признайся, ты получил сегодня орден "За творческий подход" на Большой Виселичной Ленте? - Осторожно! Ой! - простонал запыхавшийся анатом. Принужденный бежать за остальными, он едва поспевал, шелестя развевающимися полами сюртука. Но, увы, было поздно. Разогнавшаяся группа задела этажерку, со звоном и блеском стекла банки попадали на пол, вывалились хранившиеся в них уродцы, во все стороны полетели брызги спирта. Запах хранившейся годами смерти заклубился по амфитеатру. |
