«У тебя с Пашенькой не настолько близкие отношения, чтобы можно было на него кричать. Держи дистанцию», — приказала она себе и пошла выполнять. Приблизилась вплотную, пробежалась кончиком языка по обветренным губам, дождалась ответа. Не быть ответа — она знала — не могло. Обиды обидами, но этим двоим хорошо было вместе, и глупо было бы не поддаться… Звезда широко распахнула глаза, поплотнее запахивая душу. Откуда-то извне пришло ощущение последнего раза.

— Мы расстанемся сегодня, Пашенька, — твёрдо сказала звезда, — Расстанемся навсегда.

— Я знаю, — ответил он, и оттого всё дальнейшее происходило торжественно и с надрывом.

Несколько позже, вжавшись друг в друга, как две совокупляющиеся улитки — такие же мокрые, прилипшие и уже расслабленные — они играли в свою любимую диффузию. Губы в губы, ладошки к ладоням, лоб ко лбу, пузо к пузу. Это было отдыхом и выражением взаимной благодарности. Марина выпутала ступни из цепко держущих Пашенькиных (у него было потрясающее умение с одинаковой ловкостью пользоваться пальцами всех конечностей) и плотно свела ноги, не забыв при этом прихватить часть временно размякшей Пашенькиной плоти.

— Я взяла тебя в заложники! — улыбаясь, шепнула она.

— Меня? — удивился Пашенька, и поправил, — Себя. Он такой же твой, как и мой. Общий…

Звезда плотнее сжала мышцы и почувствовала, как заложник зашевелился, наливаясь новой силой и готовностью к глубоким погружениям…

Выписка из дневника:

Эх, Пашенька, Пашенька, милый мальчик с тёплыми ладонями, загибающимися кверху ресничками и послушным моим желаниям общим на нас двоих членом… Зачем ты разрушил всё? Наше «мы» было хрупким и невсамделишным. Пока оно не знало об этом — жило. Но ты объяснил ему его недостатки, и оно скончалось, проткнутое в самое сердце собственным несовершенством.

Ночь полна была страсти и сумасшествия. Давно уже мы не хотели сказать друг другу столько, и давно уже столько не говорили. Это первоклассное прощание. Это запомнится.

С предрассветным звонком будильника я сказала: «Уходи». Пашенька закурил, моментально помрачнев. Час назад мы заснули, обнявшись — так не засыпали раньше ни разу. Всегда порознь, всегда каждый своим сном. «Почему?» — спросил так, будто не он накануне нашёл в этом уходе единственное своё спасение. «Ты хочешь больше, чем я могу дать», — ответила пафосно и подтолкнула к двери. Он мгновенно вспомнил все обиды и принялся одеваться. Я решилась спросить про Черубину, про то единственно-важное, что так напугало меня вчера и что оказывается, только для меня играло какую-то роль. Пашенька пожал плечам:. «Ну и что? Это за пределами наших встреч. Мне-то какое дело…»

Я так и не поняла, дошло ли до него. Скорее, решил, что преувеличиваю для литературного оформления. Артур бы меня убил. Вот будет смешно, если Пашенька догадается выиграть приз…

Прощай, моя последняя связь с прежней жизнью!

А вообще жутко: каждый хочет, чтоб его любили, при этом совершенно не желает любить сам. А точнее — не умеет. И я в первую очередь.

Если б было возможно, звезда скинула бы с себя и кожу. Распахнутое окно, откинутое покрывало, лёд из холодильника… Всё это не помогало. Несмотря на раннее совсем утро, в городе стояла ужасная жара. Вместе с асфальтом под окнами плавились Маринины мечты о хорошем настроении. Духота тисками сжимала виски, и воспоминания о вчерашнем расставании с Пашенькой подливали масла на жаровню плохого настроения. Марина решила немедленно мчаться в офис, то есть в Рыбкин дом, где спасительные кондиционеры могли привести в себя, а разговоры с массажисткой отвлечь и дать повод не слишком переживать из-за разрыва с очередным другом… Кроме того, там был Артур, который, после вчерашнего приступа откровенности казался чем-то похожим на человека, а значит, начал, наконец, открываться, и уже мог, наверное, что-то по-че6ловечески прояснить относительно грядущих концертов.