|
— Уж уладьте это дело как-нибудь побыстрее, голубчик. Не деньги — время дорого. — Да ведь они из нас просто кровь сосут, Леонтий Порфирьевич! Не люди — клопы! — Будто бы? — Видели бы вы их рожи! Давеча едва сдержался, чтобы не смазать кое-кого по зубам. Метисы, нечистая кровь, без родины, без совести… Как только Бог терпит такую сволочь? — Вы хотите что-то предложить, Павел Васильевич? — Да. Письмо губернатору. В конце концов, у нас на борту особа императорской фамилии, более того — цесаревич! Надо потребовать. Противодействию нашему ремонту можно придать политическую окраску. Право слово, напишите, а я берусь доставить. — Подействует ли? Вы же сами мне жаловались давеча: за строевой лес испанцы дерут втридорога, потому что продают его помимо казны. Расписок не берут — подавай им наличные. Ну напустится губернатор на поставщиков, так лес и вовсе пропадет. Нету, мол, леса, и не ждите — не будет. А на нет и суда нет. — Строевой лес в потребном количестве мы уже получили, Леонтий Порфирьевич… — Да разве нам нужен только лес?.. Ну хорошо, я напишу губернатору… С письмом, однако, поехал Розен. Враницкий не возражал — понимал, что полковник Генерального штаба весит поболее капитан-лейтенанта, да и искушен достаточно. В глубине души старший офицер был даже счастлив, что не ему, а Розену придется напирать на факт присутствия цесаревича, который, если быть точным, чаще присутствует не на борту, а в кабаках Понта-Дельгада. Ничего, Розену стыд глаза не выест. Наоборот, полковник сам смутит кого угодно своим жутким шрамом поперек лица и непререкаемым тоном… Из дворца губернатора Розен вернулся обнадеженный, но ремонт продвигался по-прежнему медленно. — Вы понимаете, господа, что будет, если мы не поспеем в Иокогаму к середине августа? — насупившись, спрашивал Пыхачев у офицеров. В ответ по-прежнему сыпались жалобы на чиновный произвол. — Это оттого, господа, что у испанцев все централизовано, — объяснял бывалый капитан-лейтенант Батеньков. — В порту любой другой страны мы легко столковались бы с частным поставщиком, а здесь не моги. Только через портовые власти, таково предписание испанского правительства. На каждый гвоздь — бумажка с печатью. Вроде и цены невеликие, а ничего не достать. — В итоге достанем за те же деньги, что в Германии или Дании, а времени потеряем вдвое больше, — подал голос лейтенант Канчеялов. — Эва! Уже потеряли! И все же дело двигалось. Наступил день, когда смолк частый перестук молотков в трюме — порушенные на топливо переборки были восстановлены. Еще раньше удалось привести в порядок рангоут. Команда, действующая под началом судового плотника, наконец-то избавила корвет от течи. С берега везли канаты, парусину, пробковые матросские койки, смазочное масло, уголь, провизию… Кают-компания получила новую мебель, да и в своих каютах офицеры больше не спали на полу. Мало кто жалел об утерянном великолепии несостоявшейся императорской яхты. По мнению Враницкого, корвет только выиграл от замены резных завитушек и шелковых обоев на суровую простоту новой отделки. Потеря Лопухина отозвалась еще одной головной болью Пыхачева, положительно не знающего, что делать с цесаревичем. Его императорское высочество Михаил Константинович, едва сойдя на берег, вознаградил себя за долгое говение тем, что немедленно напился по-свински, и с тех пор ни разу не был замечен во вменяемом состоянии. |
