– Надеюсь, все в порядке.

Она, блядь, шутит?

– Да, я думаю, что справлюсь с этим. – Даже если не смогу справиться с этой своей

предательской улыбкой.

Финн прочищает горло.

– Может быть, вам двоим стоит ... – Он машет в сторону каюты, где стоят койки, позволяя его словам повиснуть в воздухе.

– Что? – спрашиваю я.

Он сужает глаза и поясняет:

– Пусть она осмотрит твою ногу, прежде чем мы отшвартуемся, тупица. Нам нужно

добро от твоей медсестры.

– А, – говорю я, – во рту пересохло. – Правильно.

– Бога ради, – рычит Финн, а затем поворачивается, направляясь к корме, чтобы

отвязать веревки.

Поворачиваясь к Эмми, я чувствую пристальное внимание камеры, направленной на

нас, вижу темную тень микрофона в дюйме от ее лица.

– Возможно, ты хочешь сходить на камбуз, чтобы осмотреться?

Она сглотнула, быстро кивая.

– Конечно.

Эмми ждет, пока я спускаюсь вниз по лестнице.

Я смотрю на нее через плечо.

– Куда хочешь пойти?

Она задумывается.

– Может, в спальню? В ванную комнату? – Понижая голос, как будто он не попадет в

кадр, она шепчет: – Мы можем пойти и на кухню, просто я не знаю, хочешь ли ты пойти

туда, куда они смогут проследовать за нами. Так как тебе придется ... э–э ... – Она

пробегается взглядом по моим штанам, и я понимаю, что она имеет в виду: мне придется

их снять.

По правде говоря, неважно, куда мы идем. Камеры здесь повсюду.

Я одариваю ее улыбкой, которая должна выглядеть обнадеживающе.

– Все в порядке, давай просто зайдем сюда.

Она следует за мной на камбуз, через спальню и в уборную. Ванная комната

маленькая сама по себе, но с нами двумя внутри, и камерой, загораживающей дверной

проем, она кажется крохотной. На удивление, в ней хороший свет, здесь чисто, и есть

проточная вода, которая явно нужна  Эмми, так как она помогает мне сесть, моет руки и

начинает распаковывать свою аптечку на стойке.

– Ты все еще живешь здесь? – говорю я, осторожно опускаясь на сидение унитаза.

– Я уехала после школы, но вскоре вернулась ближе к Виктории, когда мой отец

заболел. Мне нужно, чтобы ты ...

Я слежу за ее взглядом и понимаю, что она имеет в виду.

– О, точно, – говорю я, и начинаю расстегивать ремень.

– Давай я помогу тебе.

Когда она касается моих штанов, я качаю головой, вспоминая о повязке, когда

спускаю ткань штанов со своих бедер.

– Твой отец болен? – спрашиваю я, чувствуя жар на своей шее, на лице, когда  сижу

перед ней в одних боксерах, со спущенными до лодыжек штанами и камерами, снующими

вдоль и поперек.

Она надевает резиновые перчатки и – действие, которое нисколько не облегчает

моей участи – становится передо мной на колени.

– Рак, – говорит она. – В печени. Я вернулась, когда он заболел. – Она снимает

колпачок с флакона с антисептиком и открывает новый рулон бинтов. – Мама на

некоторое время перевезла его поближе ко мне, в Викторию. Я работала ночами на скорой

помощи, поэтому имела возможность заботиться о нем в течение дня. Он умер около года

назад.

Я мысленно перенесся на год назад. Честно говоря, кажется, что прошла вечность.

Это было примерно в то же время, когда у нас начались трудности. Деньги закончились, и

все, что могло выйти из строя на лодке, сломалось. Финн смотался в Сан–Диего, а Колтон

и я едва успели покинуть лодку. – Мне очень жаль, Эмми.