На одной изъ сторонъ сакъ-вояжа опять была вдѣлава гарусная вышивка. Егерь положилъ сакъ-вояжъ на столъ.
— Какія все распрочудесныя вещи, Карлъ Богданычъ, вы въ дорогу берете! — воскликнулъ Петръ Михаылычъ, любуясь сакъ-вояжемъ.
— Богданъ Карлычъ, — опять поправилъ его докторъ.
— Пардонъ. То бишь, Богданъ Карлычъ. Прелестный сакъ-вояжъ!
— Это подарокъ отъ жены.
— И вышивочку, поди, она сама вышивала?
— Она. На сакъ-вояжъ — она, на кабуру — старшая дочь Каролина, на портсигаръ — младшая дочь Амалія, а на поясъ — это моя теща, — похвастался докторъ, вынулъ изъ кармана ключъ, аккуратно отперъ сакъ-вояжъ, досталъ оттуда жестяную коробочку съ крышкой, извлекъ изъ нея два бутерброда, завернутые въ чистую бѣлую бумагу и, развернувъ ихъ, положилъ ихъ на бумагѣ на столъ. Потомъ онъ взялъ рюмку со стола, посмотрѣлъ на свѣтъ и сталъ наливать въ нее водку.
— Тсъ! Смотрю я на васъ и дивлюсь! — воскликнулъ Петръ Михайлычъ. — Вотъ такъ нѣмецкая аккуратность.
— А развѣ лучше свиньей жить? — спросилъ его, улыбаясь, докторъ. — Наука насъ учитъ, что мы главнымъ образомъ погибаемъ отъ нечистоты. Чистота все. Въ чистотѣ не живетъ ни одна бактерія, ни одинъ микробъ, а они-то и есть главные враги нашего здоровья.
— Вотъ такъ штука! Слушай, Петръ Михайловъ, докторскую лекцію и соблюдай себя, — проговорилъ Петръ Михайлычъ, погладивъ себя по начинавшей лысѣть головѣ. — Ну, а теперь, Богданъ Карлычъ, можно съ вами чокнуться?
— Да вѣдь вамъ много будетъ… — улыбнулся докторъ.
— Мнѣ-то много? Гмъ… Смотрите вы на меня: эдакій я большой, а рюмка такая маленькая.
Петръ Михайлычъ всталъ со скамейки и, покачнувшись на ногахъ, выпрямился во весь ростъ. Потомъ налилъ себѣ рюмку водки, чокнулся ею съ рюмкой доктора и хотѣлъ пить.
— Постойте, постойте, — остановилъ его докторъ. — Сейчасъ я себѣ и вамъ капель въ водку накапаю — и будетъ прелестная настойка, способствующая пищеваренію.
— Полечить меня хотите? Вотъ такъ отлично! Ай, да, Карлъ Богданычъ…
Докторъ досталъ изъ сакъ-вояжа маленькій пузырекъ съ мельхіоровой крышечкой, привинчивающейся къ горлышку, отвинтилъ ее, вынулъ притертую стеклянную пробочку и аккуратно отсчиталъ изъ него пять капель въ свою рюмку и пять капель въ рюмку Петра Михайлыча, сказавъ:
— Теперь пейте и будьте здоровы.
Они выпили. Докторъ сталъ рѣзать складнымъ ножомъ на маленькіе кусочки бутербродъ съ телятиной и медленно препровождалъ эти кусочки себѣ въ ротъ. Петръ Михайлычъ икнулъ послѣ выпитой водки и закусывалъ грибами.
V.
Появились сваренные раки. Егерь принесъ также и два яйца всмятку. Онъ зналъ привычку доктора, аккуратно, каждый разъ, передъ отправленіемъ на охоту, съѣдающаго два яйца, и принесъ ихъ.
— Теперь можно и по второй рюмашечкѣ выпить? — умильно взглянулъ Петръ Михайлычъ на доктора.
— Ну, пожалуй, можно и по второй, — согласился докторъ. — На охотѣ двѣ рюмки я себѣ еще допускаю выпить. Тутъ усиленное движеніе… происходитъ лишнее сгораніе матеріалу. Наливайте.
— Вотъ и отлично. Очень ужъ я радъ, что наконецъ-то мнѣ интеллигентный партнеръ для выпивки нашелся! А то, вѣрите-ли, вѣдь съ мужиками и съ Амфилотіемъ пилъ. Со вчерашняго утра я пріѣхалъ сюда — и охотниковъ ни души.
— Со вчерашняго утра пріѣхали и все еще на охотѣ не были! — воскликнулъ въ удивленіи докторъ, аккуратно разбивая яйцо и облупливая его сверху.
— Нѣтъ, былъ… — хотѣлъ соврать Петръ Михайлычъ, но остановился, посмотрѣвъ на егеря. |