Ну, как ему глаза колоть начнут, что ты шлюхой была? А? Да и мне как-то уж неудобно стало, ведь и я грешен, тебя пользовал… А то, может, в разгул пойдешь? Уж дознаюсь про то, не пеняй, доченька! Сечь тебя не буду, а голову снесу! Честь теперь у нас, понятно? Род наш кавалерским будет!
— Да я знаю, батюшка, — виновато пробормотала Марта. — А только не сомневайтесь вы, я честная буду, ей-богу! Благослови, а?
— Благословлю, благословлю уж! Ох, дитя беспутное, сиротиночка! Да и то верно, не блудом же нам с тобой жить, а кто тебя еще возьмет? Нашла себе милого, так и милуйся с ним… Ступай. Да по замку не болтайся, спать иди к нему, понятно?! Да живее, живее…
— Спасибо, спасибо, батюшка! — Марта упала на колени и принялась целовать руки отца. А Марко почесал в затылке и, усмехнувшись, пошел наблюдать, как разгружают приданое дочери.
ВОЗВРАЩЕНИЕ АНДРЕА
Мы покинули Андреа и бедного бортника Клауса в ситуации, которую можно было назвать не слишком приятной. После того, как латники герцога выпороли Клауса, он мог ходить лишь с великим трудом, лежать — только на животе, а сидеть не мог вовсе. Андреа, как мы помним, не пребывала в добром здравии. Оба они, обессилев от боли, с трудом добрались до постели и упали рядом…
— Девушка, — задыхаясь, прошептал Клаус, — ты живая?
— Живая, живая, — ответила Андреа, — только нога ноет, сил нету…
— Ох, и у меня нету! Печет, как кипятком ошпарено…
— Крепко тебе всыпали, я видала…
— А этого не ты стрелила? — Клаус указал на беднягу Марсиаля, который все еще валялся у входа в комнату… — О-о-ох! Печет… Мази бы сейчас… Есть у меня она, мазь-то, только дойти вот не смогу, наверно… Ноги не несут… Да и света нет, кресало в траве оставил…
— Кресало ты на столе забыл, здесь оно… — Андреа поднялась, на одной ноге допрыгала до стула, села и, пошарив по столу руками, нащупала и кресало, и трут, и масляную плошку… Почиркав то раненой, то здоровой рукой, она все же высекла огонь и зажгла плошку… Желтоватое чадное пламя осветило комнату.
— Вот и повеселее будет, — скрипя зубами, пробормотал Клаус. — Теперь бы мазь найти, да вот тебе дойти до нее не удастся…
— Скажи где, я найду! — сказала Андреа. — Я дойду, дойду!
— Попробуй уж, миленькая, не обессудь. На кухне, от двери в правом углу, стоит сундучок маленький, а в нем семь посудинок деревянных, а на них резаны римские цифры… Ведаешь их?
— Одна палка, две палки, три палки… Эти, что ли?
— Они самые, да вот боюсь… Шесть от четырех отличишь ли?
— Четыре — это уголок, — Андреа подняла пальцы, средний и указательный, — уголок и палочка… А вот справа или слева…
— Как от тебя смотреть — слева. Острие угла книзу, а палочка слева… Найдешь такой знак на крышке — неси сюда…
Андреа поднялась, наступила на раненую ногу, скривилась от боли, но утерпела и сделала шаг, потом другой… Держа плошку в руках, она кое-как доковыляла до двери. По лестнице идти было легче. Андреа держала плошку в раненой руке, а правой держалась за перила. Дойдя до кухни, она вдруг почувствовала, что нога уже и вовсе не болит, только чуть-чуть схватывает. Она осветила кухню, где Марсиаль в поисках съестного все перерыл. В углу, справа от двери, действительно стоял сундучок, окованный железными полосками. Открыв его, Андреа увидела в нем семь вырезанных из дерева посудинок. |