— Так, — под нос себе бормотала девушка, — одна палка, две палки, три палки… Эти не надобны. Это одна рогулька, ее тоже не надо… А вот это? Рогулька слева, а палка справа… А надо, чтоб рогулька справа, а палка слева… Вот эта!

Она почти без усилий поднялась наверх и, подойдя к Клаусу, показала ему крышку посудины.

— Это?

— Слава Богу! — выдохнул Клаус. — А то у меня там разное есть… Вот то, что под цифрой «шесть» было, то змеиный яд!

— Ох и безбожник же ты! — в сердцах брякнула Андреа. — Хоть и живешь ты монахом, во благости, а все же припекут тебя в аду, прости, Господи! Ядов понаделал… Да еще этим, заречным, показал!

— А не показал бы, так они тебя бы здесь нашли, — простонал Клаус, отдирая от тела присохшую рубаху и скидывая ее на пол. При свете плошки кровавые полосы, сочившиеся сукровицей, выглядели ужасно.

— Помоги-ка штаны снять, а?! — виновато попросил Клаус.

— Стыдно, — потупилась Андреа. — Неловко как-то…

— Ну я сам попробую… — Клаус приподнялся, но тотчас же со стоном упал на кровать.

Андреа тяжко вздохнула, затем осторожно стащила с Клауса штаны.

— Легкая у тебя рука, — похвалил Клаус, — небольно получилось. А теперь намажь меня, голубушка, будь добра…

Андреа принялась за дело. Она набрала на ладонь густую липкую мазь, от которой шел пряный запах меда и каких-то трав, и стала смазывать Клаусу спину, ягодицы, ляжки…

— Где рассечено, поболе клади, гуще мажь, — руководил Клаус. — Кожа от нее быстрее стянется да загладится… Вот так, так, хорошо… Я тебя тоже лекарем сделаю!

Андреа глядела на голого Клауса и чувствовала жалость к этому большому и сильному телу, так жестоко и безжалостно избитому, и вместе с тем она проникалась нежностью к этому мужчине. Ее руки, умевшие безжалостно рубить и посылать во врага стрелы, впервые столь нежно скользили по мужскому телу…

— Болит? — спросила она, закончив смазывать его раны и обтирая жирную от мази руку о рваную рубаху Клауса.

— Ничего, — сказал Клаус, — потерплю… Оно еще пожжет да перестанет… А пойдешь за меня замуж?

— Опять? — спросила Андреа, присаживаясь на кровать у его изголовья.

— Да я что, — поморщился Клаус, — я так… Не люб, значит…

«Ну чего это я? — думала Андреа. — Чего я его мучаю? Если б приставал, а то ведь по-хорошему зовет!»

— Ты ежели за яд на меня обиду держишь, так не держи… Не уйдут они, болото не пустит… Дураки они, леса не знают. Утопнут!..

— Дал бы Господь ночь потемнее, — подумала Андреа вслух.

— Людей жалко! — сказал Клаус. — Грубые они, злые, а все же люди. У них и мать у каждого есть, и детишки… А вот злые. Яд тот на стрелы мазать хотят, чтоб убить вернее…

— Таких и жалеть нечего, — сказала Андреа. — Гляди, как они тебя исполосовали!

— Ох, — простонал Клаус. — А вот как же с этим-то?

Он указал на труп Марсиаля.

— Сейчас, — сказала Андреа.

Она подошла к мертвецу, взяла его под мышки и, сцепив зубы от боли в раненой руке, поволокла к окну и бросила животом поперек подоконника.