|
— Так доколе терпеть будем бесчинства нехристей, братия-а-а?! — До-ко-ле?! — слаженным многоголосым басом подхватили из толпы крикуны-подпевалы. — Доколе? — отозвалось-таки взбудораженное заводилами вече. Толпа разогревалась, и конопатый принялся за главное: — А ведь в сем княже Александр пови-и-инен! Пошто князь бесерменами себя окружи-и-ил?! Пошто в дружину свою иноверцев принима-а-ает?! Пошто чернокнижие и колдовство богопротивное привеча-а-ает? — По-што? — вновь ладно, как по команде, вопросили луженые глотки купеческих людишек. На этот раз вече, однако, замялось, засомневалось, загомонило вразнобой. Одно дело возмутиться бесчинствами пришлых иноверцев, и совсем другое — кричать супротив князя, не единожды уже спасавшего Новгород от лютого ворога. А Мишка Пустобрех все гнул свое, припоминая до кучи былые «грешки» Александра Ярославича: — Пошто князь свеев бить ходил по своему разумению, не дожидаясь воли веча Новогородского-о-о?! О том, что лишь благодаря стремительному рейду и внезапному нападению был разбит шведский ярл Биргер, Мишка не упомянул. — Пошто немецкое небесное воинство князь воевал оружьем адовым — богопротивными громометами, губя свою и наши души-и-и?! О том, что у неведомого и могущественного «небесного воинства», принявшего сторону ливонцев, имелось «адово оружие» похлеще, Мишка тоже благоразумно умолчал. И о том, что могло сотворить это оружие с новгородской ратью и Новгородом — не заикнулся. — По-што? — азартно ревели крикуны. Людской котел на площади волновался, бурлил, пыхтел паром, но взрываться не спешил. О Ледовом побоище со смертоносными громами, свистом незримых стрел и ревом невиданных боевых машин здесь еще помнили хорошо. — Кабы князь не злил ливонцев, так шли бы товары беспрепятственно и от нас в неметчину и из неметчины к нам! — кричали одни. — Кабы князь не противился немцам, лежал бы Новоград под ливонской пятой! — возражали другие. — А не лежал бы! Немцы промеж себя нонче разобраться не могут. Новым магистром никак не обзаведутся. Мир нам с ними нужон. Тогда бы торговлишка процветала. Тогда бы богател Новоград! — Купчины бы богатели да бояре, что дружбу с орденом водят, а простому люду от того какая польза?! Да и немцы за мир большую плату хотят — на колени поставить господина Великого! Все верно Ярославич творил! — Долой Александра! — Не слушай Пустобреха, люд честной! Страсти накалялись. Спорили до хрипоты. Но замелькали дубинки — и сторонников князя слышно не стало. — А пошто князь при себе чернокнижника Ваську, незнамо откуда взявшегося, держи-и-ит?! — вопил Мишка Пустобрех. — Пошто возвысил его-о-о?! Пошто воеводой постави-и-ил?! Возгласы одобрения, согласный гомон... Нового княжеского воеводу тут побаивались даже больше, чем Арапшу, а потому и недолюбливали больше. Но все же и этого оказалось мало, чтобы окончательно всколыхнуть народ. И Мишка добавил: — Так я вам сам скажу пошто, братия-а-а! Да за ради того, чтоб колдовством бесовским и балвохвальством вольного нашего господина Великого Новогорода под себя подмять, аки какую-нибудь «свинью» ливонскую-у-у! А вот это уже серьезное обвинение. Мишка Пустобрех высказал вслух то, что подспудно давно уж терзало многих. — Не люб нам такой кня-а-азь! — У конопатого от натуги аж глаза на лоб полезли. — Не лю-у-уб, братия-а-а! — Не лю-у-уб! — вторили купеческие глоткодеры. — Во-о-он! — Так нет же князя в городе! — пытался кто-то образумить баламутов. |
