И хотя его величество отстоял обедню в обществе их королевских
высочеств г-на дофина и герцогини Беррийской, хотя король принял его
преосвященство г-на канцлера, их превосходительств министров,
государственных советников, кардиналов, князя де Талейрана, маршалов,
папского посла, посла Сардинии, посла Неаполя, хранителя королевской
печати в палате пэров, хотя король подписал брачный договор г-на Тассена
де Лавальер, главного казначея в департаменте Верхних Пиренеев, с
мадемуазель Шарле - эти разнообразные занятия не развеселили
обеспокоенного монарха, и, повторяем, его величество был далеко не в
веселом расположении духа 30 апреля 1827 года между часом и двумя
пополудни.
Напротив, его лицо выражало мрачное беспокойство, обыкновенно совсем
ему несвойственное. Старый король, добрый и простодушный, отличался
поистине детской беззаботностью; он был, кстати, убежден, что идет верным
путем, и, будучи последним из породы тех, что встали бы под белое знамя,
выбрал своим девизом слова древних героев: "Делай что должно, а там будь
что будет!"
Одет он был, по своему обыкновению, в мундир с серебряным галуном;
Берне изобразил его в этом мундире принимающим парад. Грудь его украшали
лента и планка ордена Святого Духа, с которыми год спустя он принимал
Виктора Гюго и отказал в представлении "Марион Делорм". Еще живы стихи
поэта об этой встрече, а уж "Марион Делорм" и вовсе будет жить вечно.
Зато где вы, добрый король Карл X, отказывающий сыновьям в помиловании
их отцов, а поэтам - в постановке их пьес?
Услышав доклад дежурного лакея о посетителе, за которого хлопотала его
невестка, король поднял голову.
- Аббат Доминик Сарранти? - машинально повторил он. - Да, вот именно!
Прежде чем ответить, он взял со стола листок и, быстро пробежав его
глазами, приказал:
- Пригласите господина аббата Доминика.
Доминик остановился в дверях, соединил руки на груди и низко поклонился.
Король тоже отвесил поклон, но не человеку, а представителю Церкви.
- Входите, сударь, - предложил он.
Аббат сделал несколько шагов и снова остановился.
- Господин аббат! - продолжал король. - Вы можете судить по моей
готовности встретиться с вами, с каким почтением я отношусь ко всем
священникам.
- Вы можете этим гордиться, ваше величество, - отвечал аббат, - и в то
же время это помогает вам заслужить любовь своих подданных.
- Я вас слушаю, господин аббат, - сказал король с характерным
выражением, свойственным сильным мира сего, дающим аудиенцию.
- Сир! - начал Доминик. - Этой ночью моему отцу вынесен смертный
приговор.
- Знаю, сударь, и от всего сердца вам сочувствую.
- Мой отец не совершал преступлений, за которые был осужден...
- Простите, господин аббат, - перебил его Карл X, - однако господа
присяжные придерживаются другого мнения.
- Ваше величество! Присяжные - живые люди и могут заблуждаться.
- Я готов согласиться с вами, господин аббат, понимая ваши сыновние
чувства, но не могу принять ваши слова как аксиому: насколько правосудие
может вершиться людьми, настолько оно и было совершено над вашим отцом, и
сделали это господа присяжные.
- Сир! У меня есть доказательства невиновности моего отца.
- Неужели? - удивился Карл X.
- Да, ваше величество!
- Почему же вы не представили их раньше?
- Не мог. |