- Вы отправляетесь в долгое путешествие?
- Мне предстоит проделать триста пятьдесят лье, ваше величество.
- Вы пройдете этот путь пешком?
- Да, сир, пешком.
- Почему? Отвечайте!
- Именно так путешествуют паломники, добивающиеся высшей милости:
обратиться с просьбой к самому Богу.
- А если я оплачу расходы на это путешествие, если дам вам необходимую
сумму?
- Ваше величество! Оставьте лучше эти деньги для милостыни. Я дал обет
пройти это расстояние, и пройти босиком.
- А через пятьдесят дней вы обязуетесь доказать невиновность своего
отца?
- Нет, государь, обещать я не могу. Клянусь королю, что никто на моем
месте не мог бы взять на себя подобное обязательство. Но я уверяю, что
если после путешествия, которое я намереваюсь предпринять, я не смогу
заявить о невиновности своего отца, я смирюсь с приговором людского суда и
лишь повторю осужденному слова короля: "Я прошу для вас Божьего
милосердия!"
Карла X снова охватило волнение. Он взглянул на аббата Доминика, на
открытое, честное лицо монаха, и в его сердце вселилась вера в правоту
Доминика.
Однако против воли - как известно, король Карл X не имел счастья всегда
оставаться самим собой, - несмотря на огромную симпатию, которую внушало
королю лицо благородного монаха - лицо, отражавшее его душу, - король Карл
X, словно для того, чтобы набраться сил против доброго чувства, грозившего
вот-вот захватить его, в другой раз взялся за листок, лежавший у него на
столе, - тот самый, в который он заглянул, когда лакей доложил об аббате
Доминике. Он бросил торопливый взгляд, и этого оказалось довольно, чтобы
отогнать доброе намерение:
едва на лице короля проступило ласковое выражение, пока он слушал
аббата, как сейчас же Карл X снова стал холоден, озабочен, хмур.
Да и было от чего хмуриться: в записке, лежавшей у короля перед
глазами, пересказывалась вкратце история г-на Сарранти и аббата Доминика -
два портрета, набросанных мастерской рукой, как умеет это делать
конгрегация, - в виде биографии двух отпетых революционеров.
Описание жизненного пути г-на Сарранти начиналось с его отъезда из
Парижа, затем рассказывалось о его пребывании в Индии, при дворе
Ранджет-Синга, о связях г-на Сарранти с генералом Лебастаром де Премоном,
представлявшемся, в свою очередь, тоже крайне опасным заговорщиком; затем
следовал подробный отчет о провалившемся не без помощи г-на Жакаля
заговоре в Шенбрунне; потеряв генерала Лебастара из виду по другую сторону
моста через Вьенн, рассказчик продолжал следовать за г-ном Сарранти до
Парижа вплоть до дня его ареста. На полях стояло: "Обвиняется и
подозревается к тому же в похищении детей, краже и убийстве, за каковые
преступления и был осужден".
Биография Доминика была столь же подробна. Он находился под наблюдением
со времени его выхода из семинарии; его называли учеником аббата Ламане,
чьи раскольничьи замашки становились заметны; потом его представляли как
посетителя мансард, распространявшего не слово Божие, а революционные
идеи; приводилась одна из его проповедей, которая могла бы стоить Доминику
нареканий со стороны его начальства, если бы он не состоял в испанском
ордене, еще не учрежденном во Франции. Наконец, предлагалось выслать его
за границу, так как, по мнению конгрегации, его пребывание в Париже
становилось опасным.
В общем, из записки, лежавшей у несчастного доброго короля перед
глазами, следовало, что господа Сарранти-старший и Сарранти-младший -
кровопийцы, у одного из которых в руках шпага (ей суждено опрокинуть
трон), у другого - факел (он должен спалить Церковь). |