Наконец, предлагалось выслать его
за границу, так как, по мнению конгрегации, его пребывание в Париже
становилось опасным.
В общем, из записки, лежавшей у несчастного доброго короля перед
глазами, следовало, что господа Сарранти-старший и Сарранти-младший -
кровопийцы, у одного из которых в руках шпага (ей суждено опрокинуть
трон), у другого - факел (он должен спалить Церковь).
Итак, отведав этого иезуитского яду, достаточно было всего раз бросить
взгляд на листок, чтобы вновь воспылать политическим гневом, остывшим было
на одно мгновение, и снова почувствовать, как оживают все призраки
революции.
Король вздрогнул и недобро посмотрел на аббата Доминика.
Тот понял смысл его взгляда и почувствовал, как его словно коснулось
раскаленное железо. Он горделиво поднял голову, сдержанно поклонился и
отступил на два шага назад, приготовившись выйти.
Презрение к королю, отвергавшему движения собственной души и
замещавшему их чужой злобой, брезгливость сильного по отношению к слабому
мелькнули помимо воли Доминика в его взгляде и усмешке.
Карл X словно прозрел и, будучи Бурбоном прежде всего, то есть
мягкосердечным и покладистым, испытал угрызение совести, какое, должно
быть, переживал в иные минуты его предок Генрих IV, глядя на Агриппа
д'Обинье.
Его озарило или, во всяком случае, он усомнился в своей правоте; он не
посмел отказать в просьбе этому честному человеку и окликнул аббата
Доминика, когда тот уже собирался удалиться.
- Господин аббат! - сказал король. - Я еще не ответил на вашу просьбу
ни отрицательно, ни утвердительно. Если я этого еще не сделал, то только
потому, что перед моим внутренним взором проходили тени несправедливо
пострадавших праведников.
- Ваше величество! - вскричал аббат, сделав два шага вперед. - Еще есть
время, королю достаточно молвить одно слово.
- Даю вам два месяца, господин аббат, - проговорил король в прежнем
высокомерном тоне, словно устыдившись и раскаиваясь в собственной
слабости. - Но ваш отец должен подать кассацию, слышите?! Мне случается
порой снисходительно относиться к бунту против королевской власти, однако
я не простил бы недовольства по отношению к правосудию.
- Государь! Не угодно ли вам предоставить мне возможность по
возвращении предстать пред вами в любое время дня и ночи?
- Охотно! - согласился король.
Он позвонил.
- Запомните этого господина, - приказал Карл X вошедшему лакею, - когда
бы он здесь ни появился, прикажите проводить его ко мне. Предупредите
челядь.
Аббат поклонился и вышел, ликуя от переполнявших его радости и
признательности.
XXVII
Отец и сын
Все цветы надежды, что медленно прорастают в сердце человека и приносят
плоды лишь в определенное время, распускались в душе аббата Доминика, по
мере того как он удалялся от короля и приближался к своим согражданам -
простым смертным.
Припоминая слабости несчастного монарха, он полагал, что человек этот,
согбенный под тяжестью прожитых лет, добросердечный, но безвольный, не
способен стать серьезным препятствием на пути великой богини, наступающей
с тех пор, как человеческий гений воспламенил ее факел, - богини, что
зовется Свободой!
И, странное дело, - это, впрочем, свидетельствовало о том, что,
несомненно, он твердо знал, чем ему следует заняться, - все его прошлое
вдруг прошло перед глазами. |