|
- Хайль, Цезарь Британский! И затем гремит фашистский клич. В Лондоне так не умеют. Потом два великих человека остались наедине, и наступила минута напряженнейшего духовного общения. Парэмуцци приблизил свое лицо с пристальными, широко раскрытыми глазами почти вплотную к байроническим чертам гостя. И еще ближе придвинул крепко сжатый кулак. - Власть! - сказал он. - Власть! И второй кулак выразительным движением, казалось, свернул кому-то шею. - Совершенно верно, - сказал Верховный лорд, слегка отступив по свойственной ему англосаксонской сдержанности, и чопорно поклонился. Протянув руки, Парэмуцци словно обхватил весь земной шар. Глазами он пожирал англичанина. - Целый мир! - сказал он. - А мы! Мы - мужество! Мы - сила жизни. - Да, - сказал Верховный лорд. - Да. - Люблю жизнь, - продолжал Парэмуцци. - Безмерно и страстно люблю жизнь. И смерть и опасность - алый сок жизни. Дисциплина - да, это хорошо, но главное - смерть и опасность. Обожаю необъезженных лошадей. Покушения на мою жизнь меня только забавляют. В голосе его вдруг зазвучала нежность. - И музыку люблю. Нашего истинно итальянского Скарлатти... И любовь! Искреннюю, страстную, безудержную любовь! Любовь учеников и энтузиастов! Не на словах, а на деле. - Для меня, - кратко отозвался Верховный лорд, - превыше всего мой долг. Очко в его пользу. Парэмуцци подосадовал, что не он сказал эти слова. Нордический ум Верховного лорда ощущал в этой встрече некоторую экзотичность, и он даже начал тревожиться за исход переговоров; но когда дошло до дела, Парэмуцци оказался человеком весьма здравомыслящим. Он не скупился на обещания и заверения и согласился на четвертое место в дележе так, словно оно было не четвертое, а первое. Ясно было, что итальянский народ примет его именно как первое, как свою победу и торжество. Ибо этот Парэмуцци был чародей: в руках у него была вся слава Рима; от его речей старая шляпа могла показаться вам великой империей, а безграмотный, живущий в тесноте и без конца плодящийся народ - достаточным обеспечением для неограниченных займов... После Парэмуцци король из Савойской династии показался Верховному лорду личностью тусклой и бледной... Так Верховный лорд плел сеть соглашений и объединял союзников для своей Азиатской войны, для великого удара Европы по Азии. Европы против Азии. Он чувствовал себя Геродотом, проповедующим единство эллинов; величайшим Геродотом, проповедующим единство христианского мира; он чувствовал себя царем Филиппом Македонским, подготовляющим походы победоносного Александра. Он чувствовал себя Цезарем, выступающим на юг. Петром Пустынником, Иоанном Крестителем. Он чувствовал себя как... Поистине в нем оживала вся история человечества. Он верил всем обещаниям, которых с такой энергией добивался от правителей Европы. Разумеется, он замечал, что они давали обещания не так уж охотно, с оговорками и умолчаниями, но он все еще упорно шел к своей цели, не обращая внимания на легкий привкус нереальности, который это обстоятельство придавало его великим замыслам. Он был убежден, что надо лишь идти своей дорогой - и его могучая воля увлечет за собой душу и разум Европы. Его эскадрильи гудели над Европой, а над ним было только синее небо, и над этой синевой только бог всех народов, который, конечно же, правит в подлунном мире, хотя столь многие так называемые просвещенные умы об этом забыли. |
