– А как проявит-то, товарищ капитан? Снова убьет кого…

– …и вот поэтому мы возвращаемся к тому, что каждый должен заниматься своим делом. Твое дело, в частности, – профилактика. А ты вот сидишь, мечтаешь и строишь домыслы…

Акимов посчитал про себя, поводил языком по нёбу, понимая, что никак нельзя сейчас вспылить, надо донести, пояснить и говорить надо спокойно, уважительно, обоснованно.

– Это не домыслы, Николай Николаевич. Сами посудите: все основания полагать, что Ревякина убил человек, лично ему знакомый. Ну не мог он, разведчик, незнакомого к себе впритык подпустить, понимаете?

– Ну-ну, излагай, – язвительно пригласил Сорокин, но акимовское опытное ухо расслышало понимание. Он приободрился:

– И потом – чайка…

– Ну что опять с чайкой?

Акимов открыл было рот, но сообразил, что вывалить все, что всплыло в памяти, никак нельзя. Решит еще начальство, что он мозгами двинулся. Поэтому, поразмыслив, начал следующим, весьма корректным образом:

– Я, Николай Николаевич, вспомнил некоторые детали из нашей госпитальной жизни. Были у Ревякина тогда контакты кое-какие.

– Какие это? Говори толком.

– У него в госпитале была медсестра одна, Лизавета, которая, по его словам, вроде бы погибла.

– Чайка тут при чем?

Акимов развел руками:

– Ну… она самодеятельность устраивала, концерты, и в том числе про эту самую чайку читала. Может, у нее и фамилия созвучная.

– И к чему это все? Левша она с большими руками? – прищурился Сорокин.

Акимов открыл было рот, закрыл – и смутился:

– Нет, она маленькая такая, красивая была. Но все-таки… может, жива она? Может, знает что. Николай Николаевич, что вам стоит выяснить про санитарный поезд – значится она там погибшей или нет?

Сорокин тяжело вздохнул:

– Глубоко копаешь, лейтенант, а дело стоит. Ладно, что ты там, говоришь? Елизавета Чайкина, лет ей сколько было?

– Не знаю, товарищ капитан, на вид совсем соплюха, лет восемнадцать.

Сорокин прикинул в уме:

– Ну, положим, двадцать третий, двадцать четвертый… да. Номер поезда, конечно, не помнишь?

– Помню! Двести сорок второй.

– О как. Точно?

– Так Ледовое побоище, – смутившись, пояснил Сергей, – и валялся я там в сорок втором…

– Ну, хорош мнемоникой страдать, – попенял начальник, но глаз у него щурился весьма довольно. – Покумекаем. А ты рапорт заканчивай!

Он ушел в кабинет. Акимов, воспрянув духом, довольно бодро завершил упражнения в словесности. Через час начальство вышло и сообщило:

– Ну что, товарищ лейтенант, есть такая. Елизавета Петровна, не Чайкина, а просто Чайка, год рождения – тысяча девятьсот двадцать четвертый, проходила службу как санитарка, потом медсестра…

Акимов чуть не подпрыгнул на стуле:

– Так быстро выяснили? Где? Архив НКВД?

– Зачем? – удивился начальник. – Тоже мне, важная птица. Чего людей дергать по пустякам? В адресном бюро.

– Она ж того… погибла.

– Живехонька. Прописана в поселке Первого Мая, Настасьинский сельсовет, трудится в медпункте.

– Где этот поселок?

– Платформа через одну от Дмитрова.

– Так я поеду к ней, поговорю и выясню…

Сорокин потер лицо, тяжело вздохнул:

– Сергей, ты снова за свое? В дурь попер?

Акимов счел за благо промолчать.