Может, и ерунда, ну а вдруг?

– Сергей Палыч, я, может, ошибаюсь, но, кажется, он назвал кличку – Козырь.

– Ну Козырь, что Козырь, – устало, безразлично отозвался Акимов. В самом деле, смертельно устал лейтенант, еле голову держит. – Хотя спасибо, поищем все-таки. А ты, Николай, на будущее усвой, что недонесение о готовящемся преступлении – это тоже преступление, усек?

– Да уж понял, – кивнул угрюмо Колька и все-таки попытался оправдаться: – Так я ж не со зла, Сергей Палыч. Мало ли, сообщишь, а вдруг все не так на самом деле…

– Так ты сообщи, а разбираться-то не тебе. Ответ нам держать, случись что. Ладно, дружище, пошел я. Еле на ногах стою. Бывай.

Пожав ему руку, Акимов отправился к воротам, Колька долго смотрел ему вслед, тупо, по-бараньи, и внутри было черно и выжжено, больно-пребольно, и все равно свербело что-то, покою не давало.

И тут его осенило. Он бросился следом за опером и нагнал его уже на улице:

– Сергей Палыч, я что сказать-то хотел.

– Чего опять?

– Когда тогда тетку в кустах нашли, помните?

– Какую тетку?

– Ну ту, что обкраденная, у платформы. Помните? Я с обмундированием шел, а там…

– Ну?

– Я когда в центр ехал с утра, кажется, видел ее, тетку эту. И с ней другая была, они разговаривали…

– Кто с кем разговаривал? Толком говори.

Колька глубоко вздохнул, точно собираясь в воду прыгать. «Спокойно. Раз уж начал, заканчивай, сколько раз оставаться в виноватых?»

– На платформе я видел, как с теткой разговаривала другая, в форме военврача. Объяснила что-то ей, показала какие-то бумаги. Пришла электричка, и тетка, которая до того, совершенно понятно, собиралась ехать на этом поезде, не поехала…

– Тетка не поехала… – эхом повторил Акимов, но когда до его затуманенного мозга дошли первые крупицы информации, он немедленно проснулся: – В смысле – не поехала? Она куда пошла?

– В том-то и дело, – пояснил Колька, – пошла она вместе с этой военврачом вниз с платформы, и отправились они обратно к домам, через лесок. Ну, где все мы ходим, ясно?

– Ясно, ясно… вдвоем пошли, так?

– Да вот… был там еще беспалый, голубей кормил.

– Чего? – удивился Акимов.

– Голубей, говорю, кормил, – повторил Колька, – беспалый, то есть пальца указательного на правой руке не было, он левой крошки доставал и кидал… да, а потом, когда тетки с платформы пошли, он за ними увязался.

– С чего ты взял? Точно видел, что за ними?

– Ну а за кем же? Пять пятьдесят утра, он тоже электричку ждал и тоже передумал.

Акимов потрепал самого себя за уши, отхлестал по щекам, приободрился и спросил:

– Как выглядели они, можешь описать?

– Ну, узнать-то смогу, – заверил Колька, – а вот как выглядели… ну, военврач такая… прекрасная вся.

Акимов прямо-таки смертельно удивился, аж челюсть уронил:

– Какая-какая?!

– Прекрасная, – виновато повторил парень, – ну красивая, жуть. Маленькая. Глазища черные-пречерные, лицо белое, курчавая.

– Прекрасная, – криво усмехнувшись, повторил Акимов. – Ну а мужик?

– Ну, мужик как мужик, – пожал Колька плечами, – как-то не особо я смотрел на мужика-то. Такой отглаженный весь, белобрысый, значок парашютиста, ГТО, по-моему, первой ступени.