Сбившись в табунчик, они почесали в сторону платформы. Ребята тихо следовали за ними по пятам. По счастью, начался дождь, и мелким было не до того, чтобы головами вертеть, так что можно было не бояться, что преследователей случайно обнаружат. К тому же молча девчонки шли недолго, вскоре принялись болтать.
Так миновали последний двор, вышли на дорогу, ведущую к платформе и дачному поселку, не доходя примерно пятисот метров до выхода к ней, свернули направо, в дачный поселок, и остановились около щербатого, облезлого забора. Отодвинув одну дощечку, по очереди юркнули внутрь.
– Неужели в голубятню полезли? – шепнула Оля.
– Видать, так.
Этот небольшой участок пустовал давно, до войны на нем стоял домик, в котором полагалось обитать сторожу, а он пристроил голубятню. Сторож умер еще до войны, упавши с лестницы, когда спускался на землю. Упал и скончался. Нового за ненадобностью не нашли, потом и голуби перевелись. Сама же голубятня, построенная на совесть, пережила всех. Коля сам туда не раз лазил: просторный птичий домик располагался высоко над землей, подальше от крыс и кошек, на прочных сварных сваях, внизу была комнатка, где раньше хранились корм, опилки и прочие богатства.
Ребята, схоронившись за деревьями, затаились. И дождались: из-за забора послышалось шебуршание, металлический скрежет и звон. Над забором поднялась лестница, уперлась в порог птичьего домика, по лестнице одна за другой взобрались все пять девчонок. Внутри, между рассохшимися досками, затеплился свет керосинки.
– Ничего себе у них курятник, – шепнула Оля, Колька фыркнул было, но тут снова послышались шаги, уже с другой стороны, и оба затаили дыхание.
Со стороны платформы быстро следовала маленькая женщина в шинели. Пронеслась убегающая электричка, в свете ее фонарей блеснула звезда на берете, лихо сдвинутом на бровь, пышные черные кудри. Пришелица уверенно проникла за забор, и вскоре ребята не без изумления наблюдали за тем, как она легко взбирается по той же лестнице, что и девчонки.
– А вот и наседка, – снова сострила Оля, но Колька не ответил. У него, выражаясь цветасто, в зобу дыханье сперло.
Снова просвистел поезд, и снова прорезал темноту свет фар – отразился от каблуков теткиных сапог.
Каблуки были высокие, стопкой. Прозрачные.
* * *
Сорокин без особого удивления выслушал доклад Акимова относительно визита в ремесленное, обреченно констатировал, что парня прошляпили, чего болтать попусту, и поинтересовался:
– Что с вещичками из полуторки?
– Опознала дочь Найденовой. И плащ, и платок – ее.
– У тебя все?
– Ну, в целом…
– Понятно. Остапчук, по пулям что?
– Не ваша пуля у парня в затылке.
– А чья же?
Иван Саныч протянул заключение:
– «Вальтер», с наибольшей степенью вероятности – «тридцать восьмой».
– Невероятная концентрация «вальтеров», и все на нашей земле, – проворчал Сорокин.
– Один – у линейных, – уточнил Остапчук, любивший точность.
– Хорошо, хорошо. И пули, стало быть, кустарные.
– Выточены на токарном станке.
– Ну и осталось вспомнить, кто у нас ударник в ремесленном.
– Да, Воронин по месту учебы характеризуется исключительно положительно, – угрюмо подтвердил Акимов, – отличники производства – он да Пожарский.
– Значит, не только мы проморгали, – заметил капитан. – А теперь получается интересная история: Воронин застрелен из такого же оружия, что и Ревякин, – это, как говорится, раз. |