70

         Он был дитя, когда в тесовый гроб

         Его родную с пеньем уложили.

         Он помнил, что над нею черный поп

         Читал большую книгу, что кадили,

         И прочее… и что, закрыв весь лоб

         Большим платком, отец стоял в молчанье.

         И что когда последнее лобзанье

         Ему велели матери отдать,

         То стал он громко плакать и кричать,

         И что отец, немного с ним поспоря,

         Велел его посечь… (конечно, с горя).

71

         Он не имел ни брата, ни сестры,

         И тайных мук его никто не ведал.

         До времени отвыкнув от игры,

         Он жадному сомненью сердце предал

         И, презрев детства милые дары,

         Он начал думать, строить мир воздушный,

         И в нем терялся мыслию послушной.

         Таков средь океана островок:

         Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;

         Ладьи к нему с гостями не пристанут,

         Цветы на нем от зноя все увянут…

72

         Он был рожден под гибельной звездой,

         С желаньями безбрежными, как вечность.

         Они так часто спорили с душой

         И отравили лучших дней беспечность.

         Они летали над его главой,

         Как царская корона; но без власти

         Венец казался бременем, и страсти,

         Впервые пробудясь, живым огнем

         Прожгли алтарь свой, не найдя кругом

         Достойной жертвы, – и в пустыне света

         На дружний зов не встретил он ответа.

73

         О, если б мог он, как бесплотный дух,

         В вечерний час сливаться с облаками,

         Склонять к волнам кипучим жадный слух

         И долго упиваться их речами,

         И обнимать их перси, как супруг!

         В глуши степей дышать со всей природой

         Одним дыханьем, жить ее свободой!

         О, если б мог он, в молнию одет,

         Одним ударом весь разрушить свет!.