98

         Два месяца прошло. Во тьме ночной,

         На цыпочках по лестнице ступая,

         В чепце, платок накинув шерстяной,

         Являлась к Саше дева молодая;

         Задув лампаду, трепетной рукой

         Держась за спинку шаткую кровати,

         Она искала жарких там объятий.

         Потом, на мягкий пух привлечена,

         Под одеяло пряталась она;

         Тяжелый вздох из груди вырывался,

         И в жарких поцелуях он сливался.

99

         Казалось, рок забыл о них. Но раз

         (Не помню я, в который день недели),—

         Уж пролетел давно свиданья час,

         А Саша всё один был на постели.

         Он сел к окну в раздумьи. Тихо гас

         На бледном своде месяц серебристый,

         И неподвижно бахромой волнистой

         Вокруг его висели облака.

         Дремало всё, лишь в окнах изредка

         Являлась свечка, силуэт рубчатый

         Старухи, из картин Рембрандта взятый,

100

         Мелькая, рисовался на стекле

         И исчезал. На площади пустынной,

         Как чудный путь к неведомой земле,

         Лежала тень от колокольни длинной,

         И даль сливалась в синеватой мгле.

         Задумчив Саша… Вдруг скрипнули двери,

         И вы б сказали – поступь райской пери

         Послышалась. Невольно наш герой

         Вздрогнул. Пред ним, озарена луной,

         Стояла дева, опустивши очи,

         Бледнее той луны – царицы ночи…

101

         И он узнал Маврушу. Но – творец! —

         Как изменилось нежное созданье!

         Казалось, тело изваял резец,

         А бог вдохнул не душу, но страданье.

         Она стоит, вздыхает, наконец

         Подходит и холодными руками

         Хватает руку Саши, и устами

         Прижалась к ней, и слезы потекли

         Всё больше, больше, и, казалось, жгли

         Ее лицо… Но кто не зрел картины

         Раскаянья преступной Магдалины?

102

         И кто бы смел изобразить в словах,

         Чт? дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?

         Гляжу на дивный холст: душа в очах,

         И мысль одна в душе, – и на колени

         Готов упасть, и непонятный страх,

         Как струны лютни, потрясает жилы;

         И слышишь близость чудной тайной силы,

         Которой в мире верует лишь тот,

         Кто как в гробу в душе своей живет,

         Кто терпит все упреки, все печали,

         Чтоб гением глупцы его назвали.