|
Пренебрегла опасность, наказанье, Стыд, совесть – всё, чтоб только видеть вас, Поцеловать вам руки на прощанье И выманить слезу из ваших глаз. Не отвергайте бедную, – довольно Уж я терплю, – но что же?.. Сердце вольно… Иван Ильич проведал от людей Завистливых… Всё Ванька ваш, злодей, — Через него я гибну… Всё готово! Молю!.. о, киньте мне хоть взгляд, хоть слово!
106
«Для вашего отца впервые я Забыла стыд, – где у рабы защита? Грозил он ссылкой, бог ему судья! Прошла неделя, – бедная забыта… А всё любить другого ей нельзя. Вчера меня обидными словами Он разбранил… Но что же перед вами? Раба? игрушка!.. Точно: день, два, три Мила, а там? – пожалуй, хоть умри!..» Тут началися слезы, восклицанья, Но Саша их оставил без вниманья.
107
«Ах, барин, барин! Вижу я, понять Не хочешь ты тоски моей сердечной!.. Прощай, – тебя мне больше не видать, Зато уж помнить буду вечно, вечно… Виновны оба, мне ж должно страдать. Но, так и быть, целуй меня в грудь, в очи, — Целуй, где хочешь, для последней ночи!.. Чем свет меня в кибитке увезут На дальний хутор, где Маврушу ждут Страданья и мужик с косматой бородою… А ты? – вздохнешь и слюбишься с другою!»
108
Она заплакала. Так или нет Изгнанница младая говорила, Я утверждать не смею; двух, трех лет Достаточна губительная сила, Чтобы святейших слов загладить след. А тот, кто рассказал мне повесть эту, — Его уж нет… Но что за нужда свету? Не веры я ищу, – я не пророк, Хоть и стремлюсь душою на Восток, Где свиньи и вино так ныне редки, И где, как пишут, жили наши предки!
109
Она замолкла, но не Саша: он Кипел против отца негодованьем: «Злодей! тиран!» – и тысячу имен, Таких же милых, с истинным вниманьем, Он расточал ему. |
